Покер для даймонов. Тетралогия

– Повелитель сказал, что я единственный из этого сборища, кого он также может просить присмотреть за тобой. Не уверен, конечно, что этого хватит для того, чтобы они мне тебя доверили, но совсем уж под ногами крутиться не будут.

– И за что тебе такая честь? – Ну вот, стоило чуть прийти в себя, уже и ехидство вылезло.

Но он в ответ лукаво улыбается:

– Если сможешь меня победить – расскажу.

А у меня от удивления даже слова пропадают. Похоже, он решил приоткрыть завесу тайны, но не возможностью разговора, а признанием, что его способности мечника для меня могут оказаться неожиданностью.

Хотя… Во время боя на базе у меня не было возможности наблюдать за ним, да и был он довольно далеко от меня, но если судить по тому, что именно там больше всего эльфов и уцелело… Меня действительно может ожидать сюрприз, который лично я упустить не намерена.

– Идем. – И я поднимаюсь с пола, игнорируя протянутую мне руку. – Только попрошу Алраэля позаботиться о покоях, где я смогу прикорнуть, да отправить служанку найти, во что мне потом переодеться.

– Он уже распорядился. – И, улыбнувшись, двинулся в сторону лестницы, бросив воину отца, который прикидывался предметом интерьера: – Мы на тренировочную площадку. – И добавив уже для эльфа, который хоть и был в доме своего господина, но рядом с громадой демона старался стать незаметным: – Предупредите лорда.

А я поплелась следом, сначала с трудом переставляя ноги, но с каждым следующим шагом ощущая, как ко мне возвращается жизнь. Так что к казарме охраны я подходила, уже чувствуя кураж.

Несмотря на то что ночь только-только начала вступать в свои права, ни в парке, ни у самих зданий, кроме патрулей, никого не было, и приглушенные светильники освещали утоптанный участок неярким светом.

– Кинжалы?

Он в ответ кивает и, отстегнув ножны с мечом, кладет их на траву. И приподнимает бровь, указывая туда, откуда мы только что пришли.

Да… уединения нам явно не дождаться: та часть компании, что держится на ногах, включая моего новоявленного тера, направляется в нашу сторону. Хорошо еще, из оставленной пятерки гвардейцев их сопровождает лишь тот самый, что поднимался наверх. Остальные, по-видимому, решили, что такая толпа и без них за мной одной уследит.

– Придется делать вид, что мы их не замечаем. – И я, коснувшись рукоятей подаренных клинков, словно прося у них прощения, вытягиваю из ножен другие – пару, с которой приехала в Камариш, и только после этого вспоминаю, что крупицы Хаоса, словно драгоценность украшавшие подарок жениха, не могут причинить Кариму никакого вреда.

– Придется. – И он неожиданно склоняется передо мной так, как делал это, приветствуя отца, а когда выпрямляется, я едва не вскрикиваю от того, что вижу.

Потому что мой партнер лишь напоминает того наставника графа, которого я знаю. Тот был зрелым мужчиной, этот – пусть и не выглядит юным, но совсем молод. Его лицо потеряло свою округлость и стало острее: резкая, немного скошенная линия виска, четко очерчены высокие скулы, глубокая линия надвое делит выступающий вперед подбородок. Чуть иной, совершенно чуждый разрез глаз, в которых грань зрачка практически не видна, волосы цвета светлого серебра густым плащом укрывают его, почти достигая колен. И кожа… мерцающе черного цвета.

Но когда мне все-таки удается сглотнуть застрявший в горле комок, я вновь вижу умудренного возрастом и опытом воина, и прежде чем успеваю хоть что-то сказать, он бросается в атаку, нисколько не принимая в расчет мою растерянность.

– Так нечестно. – Это все, что мне удается выдохнуть, когда его клинок фиксирует первый удар.

– С тобой – честно. Ты для меня сложный противник, но не потому, что ты раньше демонстрировала мне и другим. Я, в отличие от тебя, вижу – кто ты. Да только ты этого знать не хочешь: продолжая жалеть себя, продолжая цепляться то за прошлое, то за едва не произошедшую потерю. Ты всего лишь пару раз ощутила свою суть, но уже успела так напугаться того, что почувствовала, что предпочитаешь отказаться от этого знания и вновь стать тем, кем была.

– И кем же я была? – Его слова больно ранили меня, и мне очень не хотелось с ним соглашаться. Но… чувство доверия, возникшее к нему однажды, продолжало утверждать, что все, что он произнес, должно быть мною услышано.

– Красивой барышней, которую окружили любовью, которую научили побеждать, внушили, что эта жизнь принадлежит ей. А если вдруг случалось, что это было не так, были те, кто мог немедленно восстановить справедливость и поднести победу к твоим ногам.

– И чем это плохо?

И мы стоим, замерев, напротив друг друга, и теперь мне хорошо заметно, как двойственно улыбаются его губы. И под одной из этих улыбок – чуть удлиненные клыки.