Похищение

Эти воспоминания – как колонны, на которых я возвел свою жизнь. Но за ними прячутся другие, и выглядывают они только тогда, когда моя оборона слабеет. Тот туманный осенний день, когда мы сидели на корточках и наблюдали, как муравьи строят свой дом прямо на асфальте. Те песни с перевранными мелодиями, которыми она будила меня поутру. То летнее веселье, когда она громоздила на лужайке кучу мусорных мешков и включала шланг – это были наши самодельные водные горки. Стоило немного подкорректировать освещение – и ее взбалмошность оборачивалась спонтанностью. Нельзя возненавидеть человека, пока не поймешь, как его любить.

Но лучше ли иметь «временную» мать, чем жить без матери вовсе?

Эндрю прочел мои мысли.

– Ты же сам знаешь, каково это, Эрик. Если бы ты мог выбирать, то разве согласился бы жить в такой семье?

Нет. Я не согласился бы жить в семье вроде нашей. Но я в ней жил. И вырасти таким же, как мать, я не хотел, но вырос.

– И что вы сделали?

– Я забрал Делию, и мы уехали.

– Нет, до этого. Вы хотя бы убедились, что ваша бывшая жена в порядке? Вы кому-нибудь позвонили?

– Я больше не обязан был заботиться о ней.

– Почему? Потому что у вас на руках была бумажка, подтверждающая развод?

– Потому что я видел это уже тысячу раз. Ты вообще кого защищаешь, ее или меня? Господи, да ведь Делил очутилась в точно такой же ситуации, когда забеременела! Только на полу валялся ты.

– И все же она не сбежала, – замечаю я. – Она дождалась, пока я приду в себя. Так что даже не пытайтесь сравнивать свою ситуацию с нашей, Эндрю. Потому что Делия гораздо великодушнее, чем вы.

На лице Эндрю дергается мускул.

– Ага. Наверно, ее воспитал хороший человек.

Он встает, выходит из конференц-зала и жестом подзывает надсмотрщика, чтобы тот отвел его обратно в камеру. Там его, по крайней мере, никто ни в чем не будет обвинять.

Когда я возвращаюсь в «Хэмилтон, Хэмилтон», мне на мобильный звонит Делия.

– Ты не поверишь! – начинает она. – Мне только что позвонила эта прокурор, Эллен…

– Эмма.

– Да неважно! – По голосу я понимаю, что она улыбается. – Спросила, могу ли я с ней встретиться. Я ответила, что у меня в графике только один свободный день: между После-Дождичка-в-Четверг и Когда-Рак-на-Горе-Свистнет. А где ты сейчас?

– Возвращаюсь из тюрьмы.

Пауза.

– Как он?

– Молодцом! – бодро отвечаю я. – Все под контролем. – Телефон пикает: вторая линия. – Погоди, Ди, – прошу я и переключаюсь: – Тэлкотт.

– Привет, это Крис. Ты где?

Я смотрю через плечо на сливающиеся потоки машин.

– Выезжаю на десятую трассу.

– Не выезжай! – приказывает он. – Ты должен вернуться в тюрьму.

У меня волосы встают дыбом.

– Что-то случилось с Эндрю?

– Насколько я знаю, с ним все в порядке. Но тебе только что пришло письмо от Эммы Вассерштайн. Она подала прошение, чтобы тебя сняли с должности адвоката Эндрю.

– На каком основании?

– Давление на свидетеля, – отвечает Крис. – Она считает, что ты манипулируешь Делией.

Я швыряю телефон на сиденье и осыпаю его отборной бранью, когда раздается звонок: я совсем забыл, что Делия осталась на первой линии.

– Ты больше ничего не говорила прокурору? – спрашиваю я.

– Нет. Она пыталась, знаешь, прикинуться эдакой подружкой, но я на это не купилась. Сказала, что хочет встретиться со мной, но я отказалась. Она пыталась выкачать из меня информацию об отце.

Я пытаюсь проглотить ком в горле.

– И что ты ей сказала?

– Что это ее не касается. И что если она пытается выудить информацию, то пусть обращается к тебе, как обращаюсь я.

Вот черт!

– А кто тебе звонил по второй линии?

– Мобильный оператор предлагал новые услуги, – вру я.

– Долго же ты с ними трепался.

– Ну, у них много новых услуг.

– Эрик, – спрашивает Делия, – а обо мне отец вспоминал?

Я прекрасно слышу ее вопрос, прием отличный. Но я отдаляю трубку от уха и имитирую губами звук помех.

– Ди, ты меня слышишь? Я проезжаю под какими-то проводами…

– Эрик?

– Я тебя не слышу! – выкрикиваю я и нажимаю «отбой», хотя она продолжает говорить.

В прошении, поданном от имени Эммы Вассерштайн, Делию именуют жертвой. Каждый раз, натыкаясь на это слово, я думаю, как ей самой было бы противно так называться. Мы с Крисом и Эммой сидим в кабинете судьи Ноубла и ждем, пока он соизволит высказаться. Пока что эта громадная туша намазывает арахисовое масло на бутерброд с сыром.

– Вы считаете меня толстым? – спрашивает судья, не адресуя вопрос никому конкретно.

– Вы выглядите очень крепким человеком, – отвечает Эмма.

– И здоровым, – добавляет Крис.

Судья Ноубл замирает, держа нож на весу.

– И щедрым, – брякаю я.