Похищение

- Рада видеть Андриса Рервика у себя. Там, на Лехе, нам не удалось познакомиться. Это не моя вина, а скорее беда - ведь именно для знакомства с вами я прилетала на родину. Стыдно признаться, но цель знакомства виделась мне не совсем бескорыстной.

Да и может ли сам Рервик надеяться на бескорыстное отношение?

Его слава, увы, делает такую надежду призрачной...

Грубая лесть в сочетании с пленительными манерами обескуражили Рервика. Он сделал попытку прервать Салиму, но она царственным жестом предложила ему сесть рядом и продолжала:

- По роду занятий мне часто приходится бывать на Лехе, и каждый раз сложные, противоречивые чувства наполняют мое сердце. Родина. Для изгнанника это слово значит не в пример больше, чем для полноправного гражданина. Много чужого, враждебного народилось там за эти годы. Странное, оскорбительное шутовство охватило всех и вся. Карнавал без конца и без края. Признак духовного здоровья народа, скажете вы. Полнокровный смех, жизнерадостные развлечения. Отброшен страх перед властью. Да, да, это так. Но вместе со страхом пропали и внутренняя собранность, напряженность, энергия... Вместе с ограниченностью и жаждой повиноваться ушли жертвенность, самоотверженность, целеустремленность. Оборвалась трагическая струна, натянутая некогда в сердце всякого лехиянина. А величие и трагедия идут рука об руку. Возьмите историю...

- Не хочу,- решительно сказал Андрис.

- Чего вы не хотите?

- Послушайте, я желаю знать, зачем меня погрузили в корвет и притащили в эту пещеру Монте-Кристо. Кстати, вас все равно найдут в этой берлоге.

- Как вы прямолинейны, Рервик! Вы не дали мне докончить. Я хочу лишь убедить час, что не так все прозрачно в прошлом моей родины, как вам представляется. Отец - не монстр, не был им никогда. Его сердце кровоточит. Он, как и я и как - я уверена - вы, хочет одного - справедливой оценки всего содеянного им и при нем. А поскольку вы - лучший режиссер нашего времени собираетесь включить историю Леха в контекст огромного полотна, посвященного уродливым проявлениям власти, мы хотим, чтобы вы знали правду. Ведь справедливость требует, чтобы были выслушаны обе стороны, не так ли?

- Я бы выслушал сообщение о том, где находится Марья Лааксо.

- Очень близко от нас. Мы рассчитываем на ее содействие.

- Что, что?

- Эта в высшей степени благоразумная женщина поможет вам без предвзятости рассказать правду об отце.

- Когда я ее увижу?

- Как только я уйду.

- Так уходите!

Такого Салима, видимо, не ожидала. Она резко поднялась и тут же снова села, но не рядом с Рервиком, а поодаль. Помолчав, она сказала:

- Вам здесь будет удобно, надеюсь. Сейчас вас проводят в вашу комнату. Если будет нужда в чем-либо - кроме свежего воздуха и неба над головой,обращайтесь к Наргесу.

Теперь она встала вполне величественно и, чуть приподняв длинные юбки, направилась к ширмам.

Вспомнил! Вернее, нашел. "Отмщенье, Государь, отмщенье! Паду к ногам твоим: будь справедлив и накажи убийцу, чтоб казнь его в позднейшие века твой правый суд потомству возвестила, чтоб видели злодеи в ней пример". Эти строки француза Ротру Лермонтов взял эпиграфом к своему "На смерть Поэта", но в современных изданиях они не часто приводятся. Кто только не вспоминал!

Три писателя, главный режиссер детского театра, литературный критик, маститый переводчик, не говоря уж о коллега по институту.

Предполагали Шекспира и А. К. Толстого, Пушкина и Ростана.

Называли даже "Тристана и Изольду"... Сколь неуверенно себя чувствуешь в плотной и душноватой атмосфере цитат, давно бесхозных, потерянно толкущихся в тесном культурном пространстве.

"Мавр сделал свое дело..." Или: "Товарищи! Мы выступаем завтра из Кракова". Сквозь лязг шашек и гусениц, через приметы партизанского быта, между землянками, "языками" и танками, идущими ромбом, ощупывая нить пятистопного ямба, ты идешь на этот голос: "...из Кракова?" Неужто майор Вихрь какой-нибудь? Нет, братцы, нет. "Я, Мнишек, у тебя остановлюсь в Самборе на три дня".

Приехали. "Борис Годунов". После подобного урока начинаешь с осторожностью относиться к такому тексту: "Милиционеры вбежали в кусты, но из-за завала затрещало один за другим несколько выстрелов". Шейнин? Овалов? Вайнеры? Какой редактор пропустит это з-за-за-за - "из-за завала затрещало"? Ясно, что писал большой начальник, редакторам неподвластный. Так и есть: Толстой Лев Николаевич. Милиционеры охотятся за Хаджи-Муратом. А мавр, сделавший свое дело, кстати,- из Шиллера. "Заговор Фиеско в Генуе", юношеская драма периода "Бури и натиска".

Вернемся, однако, к Рервику. Пропускаю заведомо нудное описание стража в трико и войлочных тапочках, ведущего Андриса по муравьиным ходам в трехмерном пространстве убежища.