Похищение чародея

— А где же? На воле?.. Впрочем, неважно. Значит, это уже напечатано?

— Давно напечатано. А как сюда попало?

— Неужели не поняли? Я же объяснял. Он перед смертью в больнице у людей все отбирал.

— Это я написал! — плакал Павлик Морозов. — Все, что здесь, я написал и сделал. Вот, глядите.

А Гаузе опечалился. Представил себе, как какой-то заключенный огрызком карандаша бессмертную пушкинскую поэму переписывал, чтобы человеческий облик не потерять.

А уже в руках другая тетрадка. И Левкой в ухо холодным носом тычет.

Такого произведения Гаузе еще не видал. «Роман» — написано. И две фамилии на первой страничке: «И. Бабель». И другим почерком: «П. Морозов».

— И он здесь погиб? — спросил Гаузе.

— А хороший писатель был? — спросил Левкой.

— Плохой, — поспешил с ответом Павлик. — Я за него исправления вносил. Евреев убирал.

Левкой быстренько самописку вытащил, свою фамилию вписал, морозовскую вычеркнул, бабелевскую и подавно.

— Как же смеете! — возмутился Павлик, а Левкой сказал: — Тебе еще останется.

Ах, Гаузе весь затрясся — тетрадка лежит, «Осип Мандельштам» на обложке. Поэт хороший, тоже, значит, здесь замученный. Стал Гаузе к тетрадке подбираться, а Левкой тем временем на картинах и рисунках всяких свой автограф ставит. Павлик за ним бегает, старается свою долю в бессмертии отстоять.

— А это что? А это что? А это что?

— Это неинтересно, это пустяк, это так себе…

Еще шаг до рукописи Мандельштама остался. Соавторы передрались, в углу возятся. Только Петр Гаузе руку к Мандельштаму протянул — видит: Павлик в уголке съежился, а в руке граната:

— Не подходи! — кричит. — Не нарушай мое авторское право, — а в другой руке «Евгением Онегиным» размахивает.

И понял Гаузе — не до стихов, хоть и бессмертных. Сейчас рванет граната… И он со всех ног из подвала. И по коридору.

А сзади взрыв!

Такой взрыв, что весь дом зашатался, камни со сводов подвальных посыпались. Бежит Гаузе — куда, сам не знает.

Занесло Гаузе в какой-то закут, дверь с петель взрывом сдернута.

13

— Кто здесь? — голос в темноте.

— Ах, если бы вы знали, сколько они всего погубили!

— Кто такие?

— Они наследство от умерших здесь делить стали.

— Жалко наследства, — сказал голос. Понятливый.

Хоть и темнота, кажется Гаузе, что он различает — сидит перед ним древний человек.

— Вы кто такой? — спросил.

— Я вечный заключенный, — голос ответил.

И такое Петру Гаузе поведал.

Родился этот вечный заключенный в древности, много за правду страдал, наконец попал он на Русь, когда ее татары покоряли. Стал он татар за бесчинства укорять, они его заковали лет на сто. А он все не умирает. Дожил до Ивана Грозного, стал ему правду говорить про тяжелое положение народа — и остальные годы правления этого царя тоже в темнице провел. И что странно: казни его не берут, голод не берет, пытки не домучивают. Такое ему от Бога задание: ходить по истории человечества, правду говорить. И сидеть за это. Долго ли, коротко ли, дожил этот старик по тюрьмам до двадцатого века. Тут его и выпустили по амнистии 1905 года и дали титул графа. Купил он себе большой дом в лесу, достроил, стал правду проповедовать и деньги большевикам на революцию ссужать. За что его и посадили вскорости. В семнадцатом году революция произошла, старика сразу же освободили, а потом вскоре и обратно посадили. В подвале того же дома, откуда он большевикам деньги на революцию ссужал. Вот и сидит. Ему теперь автоматически срок продлевают, да забыли, что он здесь. И жалко ему, что из-за этой забывчивости он не одну уж амнистию пропустил. Вот и попросил он Гаузе в конце своей исповеди:

— Как выйдешь наверх, скажи, что мне уж давно выходить пора. Наверно, несправедливости на свете не осталось, и помирать мне можно. А если осталась, то мне перерыв нужен для свободного обличения.

— Вот сам выберусь, — Гаузе сказал, — тут же и тебе помогу. Только сложность одна…

— Какая же?

— Не сажают у нас теперь за критику. В худшем случае высылают из пределов нашей страны.

— Ну, это еще не страшно, — сказал старик. — Я в другую страну пойду. Может, найду, где режим кровавый.

— В Чили, — подсказал Петр Гаузе. — Там такие люди нужны.

На том и договорились.

Прикрыл за собой Гаузе дверь, пошел дальше по подвалам, все старался путь обратно к древнему правдолюбцу запомнить. Только забыл вскоре. Совсем заблудился, как в лесу, слава богу, привидение Сталина встретилось.

— Я, — говорит Сталин, — тебя поджидаю. Хочу с тобой еще побеседовать. И еще один товарищ с такой же целью тебя ждет.

И пошел Гаузе вслед за привидением Сталина, тот впереди, как слабый источник света.

14

Старый знакомец — человек в железной маске — ждал их, по камере ходил. Камера не маленькая: кровать с матрацем, электрокамин в углу, стол письменный.

— Здравствуйте, — сказал, — товарищ Гаузе.

Сел Гаузе на стул. Железная Маска и Сталин с двух сторон встали.

— Мы вас пригласили побеседовать, — Сталин сказал. — Дошли до нас слухи, что вы здесь не случайно, а с секретным заданием.

— Закрывать лагерь намереваются, — сказала Железная Маска.

— Я приму все меры, — Гаузе сказал.