Похищение Эдгардо Мортары

Новые правители стремились поскорее присоединить Романью, Модену, Парму и Тоскану к Сардинскому королевству, которое неудержимо превращалось в единое королевство Италию. Пока отец Фелетти размышлял в тюремной камере о собственной участи и о воле Божьей, Болонья готовилась к плебисциту по вопросу об аннексии. Правительство, пришедшее на смену папскому режиму, давно уже заявило о желании этой области стать частью королевства Виктора Эммануила, но уважение к международным дипломатическим нормам требовало продемонстрировать, что падение папского режима и переход под власть савойского короля произошли по неудержимой воле народа. Плебисцит должен был наглядно показать, что не кто-нибудь, а сами недавние подданные папы римского отвергли его правление[332]

.

Нельзя сказать, что формулировка вопросов референдума, подготовленного Фарини для Эмилии и Романьи, оставляла реальную свободу выбора для ярых сторонников Папского государства. Гражданам, которым предлагалось высказать 11–12 марта свои политические предпочтения, предлагалось проголосовать на выбор либо за «присоединение к конституционной монархии короля Виктора Эммануила, либо за создание отдельного государства». Ритуальная природа этого плебисцита обнаружилась, когда стали известны результаты всенародного голосования: 426 тысяч человек высказались за аннексию, и всего 726 — против. Через неделю Фарини представил эти невероятные результаты Виктору Эммануилу, и монарх в тот же день издал королевский указ, провозглашавший присоединение провинции Эмилии к Сардинскому королевству[333]

.

Каждая такая веха на пути, уводившем прочь от папского режима, становилась причиной очередной битвы между молодым государством и его заклятым врагом, церковью. Не будь стены башни такими толстыми, а оконце тюремной камеры — таким крохотным, отец Фелетти наверняка мог бы слышать 21 марта, как внизу, на улицах, играют оркестры и толпы горожан шумно стекаются на центральную площадь, расположенную неподалеку. В Сан-Петронио была отслужена специальная месса и возносилась благодарственная молитва Te Deum

: народ молился о небесном благословении для нового болонского монарха. В большой часовне играл оркестр, и собравшаяся там толпа сановников купалась в священном блеске этого святейшего из болонских храмов. В первом ряду сидел интендант провинции (который тремя месяцами ранее выпустил строгое предупреждение для духовенства) в окружении членов провинциального и городского советов. Неподалеку расположились представители болонской судебной власти — наверняка среди них были и те судьи, которым меньше чем через месяц предстояло решать судьбу отца Фелетти. Зато бросалось в глаза многозначительное отсутствие священников самой церкви Сан-Петронио. Архиепископ, кардинал Вьяле-Прела, снова запретил им участвовать в городских торжествах, а потому к богослужению в спешном порядке привлекли, как обычно, полковых капелланов[334]

.

Через четыре дня Пий IX дал собственный ответ на утрату Болоньи и Романьи: обнародовал указ, отлучавший от церкви всех, кто был причастен к «пагубному восстанию» в этих провинциях. Они лишались всех привилегий, какие предоставляла церковь, и могли получить отпущение грехов только после того, как «публично отрекутся от всего, что они тем или иным способом сотворили», и вернут отчужденные земли в те политические образования, к которым они относились ранее[335]. Таким образом, судьи болонского суда были заранее предупреждены о том, что может ожидать их, если они вынесут сидевшему в тюрьме монаху обвинительный приговор. Фарини, который отдавал приказ об аресте отца Фелетти, и Курлетти, который, будучи начальником полиции, забирал монаха из монастыря и сажал его в темницу, уже были изгоями в глазах церкви. Судьи же находились в более двусмысленном положении.

Судьи отнюдь не были революционерами, поскольку элита нового режима в Болонье не слишком отличалась от старой. Революционное восстание разрушило не прежний порядок общественных и экономических привилегий, а тот политический режим, который давно уже сделался анахронизмом и не устраивал европейскую элиту. Переворот возглавляли не поборники какого-нибудь нового общественного или экономического порядка, и уж тем более он не был результатом крестьянского или протопролетарского бунта. И если в новой политической верхушке Болоньи присутствовало несоразмерное большинство представителей старой знати (среди которых был и кузен Наполеона, Джоаккино Пеполи), то ровно то же самое относилось и к городской судебной власти. Калчедонио Феррари — глава коллегии шести судей на процессе по делу бывшего инквизитора — был графом, как и другой его товарищ, судья Акилле Мази. Третий член коллегии, Карло Маццолани, был бароном.