В течение первых месяцев вынужденной разлуки с сыном, пока страницы европейской прессы пестрели гневными обличениями и встречными обвинениями, сам Момоло воздерживался от критических высказываний в адрес церкви, папы или государственного секретаря. Его цель была ясна, ясными оставались и методы ее достижения. Эдгардо освободят, если раздобыть убедительные доказательства того, что церковь совершила ошибку, забрав его сына. С самого начала кардинал Антонелли заверил Момоло, что любые свидетельства, которые тот предоставит, будут внимательно рассмотрены и что церковным деятелям самим важно удостовериться в том, что все совершается по справедливости. Момоло ободряла и сама мысль о том, что государственный секретарь лично принял его и побеседовал с ним весьма вежливо. В прошлом простой лавочник-еврей ни за что не удостоился бы столь любезного обращения.
Руководители римской еврейской общины подкрепляли такую точку зрения. Римское гетто оставалось островком, где господствовали давние традиции. Когда на кого-нибудь из евреев обрушивалась беда в результате действий церкви или представителей папской власти, еврейской общине следовало реагировать надлежащим образом: а именно, составлять официальное прошение об отмене или смягчении решения, а затем подавать его церковным властям. Прошение должно было отвечать определенным требованиям: в нем следовало выказывать почтение и смирение перед лицом грозного могущества церкви; ссылаться на церковное учение и освященные веками писания виднейших церковных авторитетов; рассматривать прецеденты церковных решений, подкреплявшие правомочность просьбы о снисхождении; указывать на те или иные стороны обсуждаемого дела, выставляющие его в наиболее благоприятном свете; провозглашать нерушимую верность евреев папскому правительству и, наконец, взывать к милосердию католической религии и сердечной доброте папы римского.
Именно в таком духе были выдержаны все петиции, составленные от имени Мортары, в том числе и самая важная из них, состоявшая из двух частей —