Похищение Европы

Лайза подошла к кровати и долго смотрела на подушку и откинутое покрывало. Пыталась прислушаться к себе: хочет ли она снова лечь в постель или не хочет? Затем достала из сумочки мобильный телефон и набрала номер, который заблаговременно узнала (словно догадывалась, что он понадобится), еще будучи в Красносибирске.

После короткого разговора Лайза стала собираться. Она оделась и подошла к зеркалу, но вдруг ощутила, что сама мысль о том, что надо бы накраситься, ей противна. На всякий случай (если ей захочется сделать это позже) Лайза бросила тушь, тени и блеск для губ в сумочку, перекинула ее через плечо и тихо вышла из комнаты.

Она старалась не шуметь и шла на цыпочках. Старинный дубовый паркет, оставшийся, наверное, еще со времен купца Митрофанова, не скрипел.

Лайза спустилась на первый этаж и проскользнула через центральный зал к выходу. Сбежала с крыльца и, быстро миновав подъездную дорожку, вышла на шоссе. Здесь Лайза надела темные очки и подняла руку, по американской привычке выставив вверх большой палец.

Первая же машина — белая праворульная «мазда» — увидев голосующую девушку, остановилась. Лайза сказала адрес, водитель назвал цену. Лайза согласно кивнула и села на заднее сиденье.

Она думала, что ее отъезд останется незамеченным, и не видела, как дрогнули занавески на окне в комнате Злобина. Тем более, она не могла видеть, как Витек одним махом перелетел через четыре ступеньки крыльца и бросился к «тойоте».

Черный джип следовал за белой «маздой» по пятам, но Лайза не оборачивалась. Она ехала в город, обмирая от страха, и не могла понять, хочет она услышать то, чего так боится, или все-таки не хочет? И не испугается ли еще больше, если вдруг услышит?

Федор и Ватсон стояли перед центральным рынком. От площади в разные стороны расходились лучи дорог.

— Вот она, улица Тараса Шевченко, — сказал Федор с интонациями гида и сделал широкий жест рукой. — Имени великого кобзаря Малой России, певца униженных и оскорбленных… Ще не вмерла Украина…

Улица Шевченко шла в небольшую горку, примерно на середине достигала наивысшей точки и потом спускалась вниз, к морю.

— Каким ветром твоего кобзаря на Камчатку занесло? — недовольно отозвался Ватсон. — Ему сейчас самое место в незалежной Украине.

— Историческим ветром, — назидательно изрек Федор. — Украинцы участвовали в освоении Сибири наравне с русскими. В отряде Ермака был такой атаман Никита Пан со товарищи, знатный рубака. То, что нынешние гетманы отказываются от украинского вклада в общее дело, не повод для неблагодарности с нашей стороны. Сказал кобзарь: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа…» Тропу эту мы все вместе к нему топтали, понимаешь? Русские, украинцы, финны, калмыки и другие друзья степей Украины…

— Положим, это Пушкин, а не Шевченко сказал, — поправил его Ватсон, — а до него Ломоносов на эту тему писал. Это перевод с латыни вообще-то.

— Знаю, что Пушкин, — не растерялся Лукин, — а мог бы сказать и Шевченко. Я закрываю глаза и слышу перекличку двух великих гениев: Пушкина и Шевченко…

— Ну да, один другому говорит: «Бонжур, брат Шевченко!», а в ответ слышит: «Здоровеньки булы, брат Пушкин!» Скажи лучше, зачем ты меня сюда притащил?

— В библиотеку.

— Что?!

Друзья застыли друг напротив друга. Поза Ватсона выражала крайнюю степень недоумения, Лукин же был благообразен и умиротворен.

— В хранилище мудрости человеческой, приют печатного слова.

— Однако… Молодые годы не прошли для тебя бесследно. Ты сильно ушиблен филологией, приятель. Вот только Пушкина с Шевченко путаешь.

Федор, не отвечая на выпад Ватсона, молча двинулся вперед. Слева показалось четырехэтажное здание с серым фасадом — педагогический институт, единственный вуз в Петропавловске-Камчатском. Проходя мимо стайки голоногих абитуриенток, Ватсон расправил плечи и машинально подкрутил усы. Федор, увидев это, лишь презрительно сощурился — он давно уже твердо решил, что мирская суета не для него.

— Похотливый кобель! — с чувством собственного превосходства сказал Лукин. — Зрю вожделение в твоих бесстыжих глазах!

— Не волнуйся, — посоветовал Ватсон, — на тебя мое вожделение не распространяется! — Он помолчал и добавил: — Вон та грудастая в белом платьице — очень даже ничего!

Федор крепко сжал локоть доктора.

— Пошли! Лучше о душе подумай! Явишься на Суд Божий в рубище грехов, и бесплатная путевка в ад тебе обеспечена.

— С какой стати? — удивился Ватсон. — Я ни с кем судиться не собираюсь и в ад не тороплюсь.

— Вспомни о блуждающей душе великого грешника, купца Митрофанова, — пояснил Федор. — И с тобой будет то же самое, если не покаешься.

— Ладно, каюсь, каюсь. Ты давай веди, куда вел, открывай врата учености!