Похищение славянки

И не верить бабке Малене смысла не было. Если та и впрямь прожила здесь пять годков — значит, видела, знает.

Щенок, спавший в углу каморки на старой ветоши, принесенной для него бабкой Маленей, завозился во сне.

Забава еще немного посидела, глядя в пустоту, потом легла. Сон не шел.

Если все так, как сказала бабка Маленя, думала она, то Харальд-чужанин приберег меня на потом. Отсюда и забота, и шелка, и все остальное. Красаву, значит, сначала, а меня потом.

Ей стало страшно, и она уткнулась лицом в подушку — чтобы не слышно было, если вдруг зарыдает. Еще услышат, прибегут…

А бабку Маленю нельзя выдавать. Никто не должен понять, что теперь она знает все.

На короткий миг Забава даже пожалела, что бабка ей все рассказала. До этого мысль о том, что Харальд-чужанин бабий убивец, пугала, но как-то не сильно. С ней-то он всегда был добр…

Насколько мог, конечно. В конце концов, кто она для него? Так, рабыня, добыча. Но никто еще так не заботился о Забаве. Не бил, дарил подарки.

Гуся, почему-то вдруг вспомнилось ей, тоже откармливают, прежде чем зарезать. Не бил, дарил подарки…

Бежать? Куда? Бабку Маленю с собой не возьмешь, старовата она, чтобы в побег срываться. И поймать могут — а Харальд-чужанин обещал после такого еще троих баб убить. У нее на глазах.

Забава вздохнула, покрепче вцепилась в край подушки. И лежала дальше, глотая слезы, понемногу начавшие выступать на глазах. В голове метались обрывки мыслей — самых разных. О Красаве, о бабке Малене, о Ладоге…

Выходит, сестра, как бы плоха она не была, своей смертью сбережет ей несколько месяцев жизни. Забава вдруг горько улыбнулась. Скажи ей кто в Ладоге, что она будет жалеть Красаву — не поверила бы. А вот поди ж ты…

Уснула Забава только под утро.

И проснулась поздно. Когда она вышла, бабка Маленя уже сидела на нарах, молча, неподвижно. Смотрела в распахнутые двери рабского дома, откуда задувал прохладный ветерок и падал яркий свет — день сегодня выдался солнечный. Лицо у нее было тревожным.

Не так хочу, подумала вдруг Забава суматошно. Всю жизнь прожить, стать старой, больной — и каждого слова бояться, потому что за него могут убить. И как Красава не хочу — ходить, не зная, что смерть уж на подходе. Тряпкам радоваться, возможности кого-то обидеть.

А хочу любви, подумалось вдруг ей. Напоследок. Чтобы сердце билось от радости. Чтобы летать хотелось.

Если бы только Харальд-чужанин быстро убивал, а не так, как бабка рассказывала…

— Встала, девонька? — Суетливо сказала бабка Маленя, подхватываясь с нар. — Ну, пойдем на кухню. Поешь, молока попьешь… а то под глазами как золой намазано. Что, плохо спалось?

Сама спросила, а глаза отвела.

— Хорошо. — Негромко ответила Забава. — Пойдем, бабушка.

И тоже отвела глаза.

Один щенок был весел, и с лаем понесся на двор.

Харальд-чужанин был опять там, где Забава видела его все эти последние дни — перед большим домом. Отбивался здоровенным мечом, пока трое на него нападали. Крутился так, что и не разглядишь, здоровенной тенью с пегими косицами…

— Давай-ка с другой стороны мужиков обойдем. — Заботливо сказала бабка Маленя, беря Забаву за руку. — По другую сторону дома прогуляемся, и как раз к кухне выйдем…

Щенок тявкнул, соглашаясь с ней.

И буду я так ходить по задам и прятаться, пока Красаву не убьют — и не настанет мой черед, подумала Забава. Или если не убьют Харальда-чужанина.

При мысли о смерти Харальда-чужанина сердце в груди нехорошо екнуло.

Забава прикусила губу, подумала — зря все-таки бабка Маленя пообещала, что она выживет, если чужанин умрет. Нельзя так.

И даже если он погибнет, свободы Забаве все не видать. Домой не вернуться. Достанется она кому-то другому. И будет с ней то же, что и с бабкой Маленей — старость в рабском доме, вечный страх, что убьют. Если, конечно, сама раньше не помрет.

— Ты иди, бабушка. — Сказала Забава ласково, выдирая руку из слабой, узловатой ладони Малени. — Иди и не бойся. Все будет хорошо. Я просто схожу, с ярлом поздороваюсь. Сколько дней здесь живу, а ему ни разу так и не пожелала доброго дня…

— Ты в уме ли, девка? — Сорвавшимся голосом выдохнула Маленя.

И руки вперед выкинула, словно хотела поймать. Но Забава уже бежала по тропке, выложенной камнями.

К чужанину.

Визгливое потявкивание щенка приближалось быстро, как будто девчонка не шла, а бежала.

И бежала прямо к нему.

Первой мыслью, мелькнувшей у Харальда, было — опять к морю? Снова кидаться?

А второй мыслью — теперь-то из-за чего? Неужто из-за Кресив?

И красный туман вдруг вспух в уме. Харальд, разворачиваясь к бегущей девчонке, уже успел на долю мгновения представить, как он разделается с Кресив. Будет все, как было с другими до нее.

Он отшвырнул меч в развороте, чтобы не мешал ловить бегущую. И встал на пути у девчонки, расставив ноги, разводя в стороны ладони.

Та остановилась в двух шагах. Сказала что-то по-славянски, тяжело дыша…

Харальд уловил одно знакомое слово. Но только одно. И смысла всего сказанного уловить было невозможно.