•Похищенные часы счастья

Диана в своей комнате тихо стояла у открытого окна. Легкая усмешка тронула ее губы — она вспомнила взгляд, брошенный на нее Гюгом в ту минуту, когда она проходила через открытую им дверь. «Мужчины ведь во многом походят на детей», — подумала она. А раз это так, им следует прощать. Она накинула белый шелковый халатик и бесшумно спустилась вниз по лестнице.

Дверь в гостиную была открыта. В полумраке вырисовывалась высокая фигура сидящего в шезлонге Гюга. Легкими шагами Ди пересекла комнату. Он не заметил ее.

Тихонько подойдя сзади, она наклонилась над ним, обхватила руками его подбородок и запрокинула назад его голову.

— Мне очень жаль, что я огорчила тебя, любимый, — прошептала она тихо.

Гюг быстро повернулся и схватил ее в объятия. Прикосновение ее тонких маленьких рук обожгло его, словно огнем.

— Я во всем виноват, дорогая, — сказал он поспешно.

Он усадил ее в кресло и опустился перед ней на колени.

— Ты должна выдерживать характер, — говорил он, нежно прижавшись к ее щеке, — и не позволять мне обижать тебя. Слышишь, моя маленькая?

ГЛАВА XV

Золотые дни, а затем...

Бывают влюбленные, которые умеют так бережно относиться к своему чувству, что ни время, ни скучные мелочи повседневной жизни не могут его разрушить. Это своего рода гении в искусстве любви, и их единицы. Для большинства же людей семейное счастье очень быстро превращается в дело привычки. Уходит сияние, исчезает трепещущая радость любви, на смену им мало-помалу приходит спокойная уверенность.

Может быть, для большинства из нас, поглощенных мелкими заботами и стремлениями, радость приобретает особенную ценность именно благодаря этой своей скоротечности; мы особенно жадно цепляемся за нее, зная, как легко может она уйти от нас.

К счастью, каждый истинно любящий считает, что любовь его не знает границ, что до него никто еще так не любил, что чувство его бессмертно. И когда появляется на горизонте первое, чуть приметное облачко, он не замечает его; когда облачко становится темнее, а он все еще не обращает на него внимания. Привычка быть счастливым заменяет былую лучезарную радость. И только когда неожиданно с глаз мужчины спадает пелена уравновешенности, спокойствия и комфортабельной скуки, он вдруг видит, что любовь ушла, и то, что он привык считать счастьем, — не что иное, как удобное существование, которое он навязал любимой женщине, как наиболее отвечающее его потребностям.

Пока стояли золотые дни, пока ночи казались часами, похищенными у неба, Гюг верил, что ни один человек в мире не любил так, как он любит Ди.

То, как она управляла их повседневной жизнью, доставляло особую радость его деятельной натуре. Она находила для него занятие в течение целого дня — и он был доволен этим. Он научил ее управлять автомобилем, настаивал, чтобы она серьезно занималась пением. Их дни были заполнены.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды Гюг не подвернул себе ногу и не оказался прикованным к своему креслу. В это же время, впервые за все месяцы, начались дожди, и Гюг принужден был лежать в комнате.

Ди была страшно огорчена. Она почти не оставляла его одного, и он почувствовал, хотя отчасти это можно было объяснить и болями в ноге, что ее чрезмерное внимание начинает раздражать его.

Впервые Гюг пожалел, что не взял с собой Тома. Он вспоминал о своем молчаливом и спокойном слуге, об его интуитивной способности угадывать малейшие желания хозяина. Ему надоели вечные вопросы о том, не лучше ли его ноге, не слишком ли жарко в комнате, не желает ли он, чтобы затопили камин, не хочет ли он есть.

Он не высказывал открыто своей досады по поводу вынужденного заточения, но его нервное настроение, казалось, пропитывало атмосферу маленького домика.

А дождь все лил, небо было обложено тучами; везде стояли лужи; забрызганные грязью головки цветов поникли. Сад выглядел запущенным и неопрятным. Сырость проступила на хорошеньких цветных обоях маленьких комнат «виллы из сказки», и в них было слишком душно для того, чтобы можно было затопить камин. Мебель сразу приняла непривлекательный вид — она казалась липкой.

К довершению всех бед кухарка, сменившая Марию, объявила, что у нее заболела мать и она должна уйти. Ди вынуждена была сама взяться за стряпню. Она несколько потеряла к ней навык, месяцы счастливой беспечной жизни почти совершенно изгнали из ее памяти воспоминания о прежних днях, наполненных скучными работами по хозяйству. К тому же те простые блюда, которые она готовила для своего отца, сильно отличались от всевозможных омлетов, суфле и других изысканных лакомств, которыми следовало угощать Гюга.

Омлет — неизменная принадлежность завтрака — скорее походил на тонкую полоску кожи, чем на золотисто-бронзовую легкую массу. Суфле всегда оказывалось сырым и состоящим из комочков под слоем подгорелой корки. Гюг смотрел через окно на непрекращающийся дождь и чувствовал, что ему надоела Ницца и вся жизнь, и он сам.