Похищенный. Катриона

Когда я снова подошел к ней, она вернула мне письма с такой холодностью, что сердце у меня сжалось, – мне почудилось, что внезапно порвалась связующая нас нить.

– Ну как, прочли? – спросил я, и мне показалось, что голос мой прозвучал неестественно, потому что я пытался понять, что ее огорчило.

– Вы хотели, чтобы я прочла все? – спросила Катриона.

– Да, – ответил я упавшим голосом.

– И последнее письмо тоже? – допытывалась она.

Теперь я понял, в чем дело; но все равно я не мог ей лгать.

– Я дал их вам все, не раздумывая, для того, чтобы вы их прочли, – сказал я. – Мне кажется, там нигде нет ничего плохого.

– А я иного мнения, – сказала она. – Слава богу, я не такая, как вы. Это письмо незачем было мне показывать.

Его не следовало и писать.

– Кажется, вы говорите о вашем же друге Барбаре

Грант? – спросил я.

– Нет ничего горше, чем потерять мнимого друга, –

сказала она, повторяя мои слова.

– По-моему, иногда и сама дружба бывает мнимой! –

воскликнул я. – Разве это справедливо, что вы вините меня в словах, которые капризная и взбалмошная девушка написала на клочке бумаги? Вы сами знаете, с каким уважением я к вам относился и буду относиться всегда.

– И все же вы показали мне это письмо! – сказала

Катриона. – Мне не нужны такие друзья. Я вполне могу, мистер Бэлфур, обойтись без нее… и без вас!

– Так вот она, ваша благодарность! – воскликнул я.

– Я вам очень обязана, – сказала она. – Но прошу вас, возьмите ваши… письма.

Она чуть не задохнулась, произнося последнее слово, и оно прозвучало, как бранное.

– Что ж, вам не придется меня упрашивать, – сказал я, взял пачку, отошел на несколько шагов и швырнул ее далеко в море. Я готов был и сам броситься следом.

До самого вечера я вне себя расхаживал взад-вперед по палубе. Какими только обидными прозвищами не наградил я ее в своих мыслях, прежде чем село солнце. Все, что я слышал о высокомерии жителей гор, бледнело перед ее поведением: чтобы молодую девушку, почти еще ребенка, рассердил такой пустячный намек, да еще сделанный ее ближайшей подругой, которую она так расхваливала передо мной! Меня одолевали горькие, злые, жестокие мысли, какие могут прийти в голову раздосадованному мальчишке. Если бы я действительно поцеловал ее, думал я, она, пожалуй, приняла бы это вполне благосклонно; и лишь потому, что это написано на бумаге, да еще шутливо, она так нелепо вспылила. Мне казалось, что прекрасному полу не хватает проницательности, а достается из-за этого бедным мужчинам.

За ужином мы, как всегда, сидели рядом, но как все сразу переменилось! Она стала холодна, даже не смотрела в мою сторону, лицо у нее было каменное; я готов был избить ее и в то же время ползать у ее ног, но она не подала мне ни малейшего повода ни для того, ни для другого.

Встав из-за стола, она тотчас окружила самыми нежными заботами миссис Джебби, о которой до сего дня почти не вспоминала. Теперь она, видно, решила наверстать упущенное и до конца плавания необычайно заботилась об этой старухе, а выходя на палубу, уделяла капитану Сэнгу гораздо больше внимания, чем мне казалось приличным.

Конечно, капитан был вполне достойный человек и относился к ней, как к дочери, но я не мог вытерпеть, когда она бывала ласкова с кем-нибудь, кроме меня.

В общем, она ловко избегала меня и всегда была окружена людьми, так что мне долго пришлось ждать случая поговорить с ней; а когда случай наконец представился, я немногого достиг, в чем вы сейчас убедитесь сами.

– Не могу понять, чем я вас обидел, – сказал я. – Неужто это так серьезно, что вы не можете меня простить? Простите, умоляю вас!

– Мне не за что вас прощать, – сказала Катриона, роняя слова, как холодные мраморные шарики. – Я вам очень признательна за вашу дружбу.

И она чуть заметно присела.

Но я высказал не все, что приготовил, и не хотел отказываться от своего намерения.

– В таком случае вот что, – продолжал я. – Если я оскорбил вашу скромность тем, что показал вам письмо, это не может касаться мисс Грант. Ведь она написала его не вам, а бедному, простому, скромному юноше, у которого могло бы хватить ума его не показывать. И если вы вините меня…

– Прошу вас больше не упоминать при мне об этой девушке, – сказала Катриона. – Я никогда не протяну ей руку, пускай хоть умрет. – Она отвернулась, потом снова посмотрела на меня. – Клянетесь вы навсегда порвать с ней? – воскликнула она.

– Уверяю вас, я никогда не смогу быть так несправедлив, – сказал я. – И так неблагодарен.

Теперь уже я сам отвернулся от нее.

ГЛАВА XXII

Гелвоэт

К концу плавания погода испортилась; ветер свистел в снастях, волны вздымались все выше, и корабль, борясь с ними, жалобно скрипел. Протяжные крики матроса, измерявшего лотом глубину, теперь почти не смолкали, потому что мы все время лавировали среди мелей. Часов в девять утра, когда в промежутке между двумя шквалами с градом проглянуло зимнее солнце, я впервые увидел Голландию –