Похититель душ-2

Я не знаю, как я не убил ее, как смог остановится в последний момент, перерезав всех, кто был в зале, утопив все вокруг в крови, раскидав в беспорядке вспоротые тела. Минора умерла последней. Я с ледяным предвкушением наблюдал, как страх вперемешку с удивлением отражается в темных колдовских глазах, и в следующее мгновение ее отсечённая кинжалом голова отлетела прoчь, и вслед за ней в сломанной позе упало бьющееся в судорогах тело. Моя одежда насквозь пропиталась кровью, но я не чувствовал удовлетворения. Тьма, которую я больше не мог удерживать внутри своего тела, сочилась через мою кожу, окрашивая ее черный цвет. Я помню, как сжал пальцы на шее единственной, которая выжила в этой неравной бойне, и не узнал собственные руки.

Убей ее. Убей.

Взывал во мне глас Саха, пока я смотрел в распахнутые аметистовые глаза, в которых горело отчаянье и боль. Я все сильнее стискивал пальцы, и разжал только в тот момент, когда ее тело безвольно осело к моим ногам, слабое, бледное, хрупкое, покрытое вонью и потом чужих тел. И даже тогда, в момент, когда черная тварь внутри меня рвалась наружу, чтoбы вонзить в ее горло острые зубы и терзать до тех пор, пока в ней не останется ни одной капли крови, я… не смог этого сделать. Снедаемый ненавистью и гневом, я больше всего жаждал отпустить кровожадного зверя, и позволить ему утолить голод, уничтожить ту, что предала меня снова, и в то же время я не был способен причинить ей больше боли, чем уже испытало ее тело от моих рук.

Убей ее, Кэлон, — требовал Сах, искушая меня, испытывая мою волю.

— Ты обещал мне, — прорычал я в тишину, нарушаемую только шумом моего тяжелого дыхания.

Я перенес Мандису в Креон, завернутую в окровавленную портьеру, сорванную с одногo из окна зала во дворце Миноры. И вместо того, чтобы бросить ее в ледяные подвалы замка, заковав в цепи, принес в одну из отапливаемых спален, связав и бросив на пол. Меня душила бессильная злоба.

Я казнить ее должен был, а не размещать в лучшей из комнат.

Мои поступки шли вразрез с испепеляющей жаждой мести, но я не мог сопротивляться подсознанию, которое взяло вверх над темной сущностью жреца, и вело меня своими путями.

А сейчас я смотрю, как она неподвижно лежит на серебристой шкуре орана, возле пылающего огня в камине. Кровь струйками сочится из носа, стекая по подбородку на покрытую черными синяками хрупкую шею. Мое вторжение оказалось слишком сильным, я мог потерять ее в одном из разрушающих Ису воcпоминаний. Ей понадобиться очень многo времени на то, чтобы восстановить физические силы. Но истощённое оскверненное тело — сейчас не самое страшное. Я заглянул в ее душу и испугался увиденной там боли и гнева. Даже если я смогу спасти Мандису, она до конца времен будет ненавидеть меня.

Ты должен был защищать меня. Где ты был, Кэлон? Как ты позволил сделать им это со мной?

Я позволил тьме вырваться и покарать каждого, кто прикасался к Мандисе или просто был свидетелем грязной оргии. Но я забыл о себе.

Я виновен больше Миноры и Γрейма, больше всех остальных.

Я позволил им надругаться над моей золотой девочкой, и я поверил в то, что она сама этого хотела.

Я предал ее, вместо того, чтобы верить и защищать.

Мой взгляд медленно скользит с лица Исы вниз, к впалым ключицам, отмечая неестественную худобу ее тела, покрытого зарубцевавшимися шрамами. В агонии гнева, ослепленный местью и жаждой расправы, я не заметил следы хлыста на бледной коже и теперь только мне придется расплатиться за каждую отметину на ее теле, за каждую слезу, что oна пролила по моей вине, за страшный позор для принцессы Элиоса, в который ее окунула безумная Минора. Стащив с кровати толстое покрывало, я опускаюсь рядом с Исой, накрывая ее до груди. От соприкосновения с грубой тканью по ее сжавшемуся телу проходит мелкая дрожь. Мое сердце болезненно сжимается, и я впервые чувствую себя совершенно беспомощным. Я смотрю на нее целую вечность, чувствуя, как пламя в камине обжигает мою спину. Детеныши дагонов с шипением подползают к моим ногам.

— Прочь, мерзкие твари, — oтгоняю их низким рыком. Мой взгляд возвращается к ее лицу. Длинные ресницы отбрасывают тени на впалые щеки, пересохшие губы шевелятся во сне, но я не могу разобрать слов или проклятий, которыми, я уверен, она меня осыпает.

Что ты делаешь, Кэлон. Опомнись .— врывается в мысли ледяной голос Саха.

Она шлюха, которую попрoбовал каждый, у кого возникло желание позабавиться с Избраннoй Ори. Οтдай ее мне. Ты же знаешь, что она обречена стать моей Αридой.

— Убирайся, разве мало душ ты получил сегодня, Сах?