Похитители автомобилей. Записки следователя

- Виноват, Юрий Николаевич, виноват. Но вы посмотрите, что получается. Олег и Тамара Аверские состояли в браке больше восьми лет. Год назад Олег сошелся со старшей Костюковой. Аверская очень переживала разрыв, но вела себя с достоинством. Через некоторое время все стали замечать, что Аверский увлекается младшей Костюковой. Валентина отвечала ему взаимностью, но потребовала официального оформления брака. На развод Аверская не согласилась, и между супругами отношения были натянутые. Известно, что перед последним, роковым, выступлением Аверские о чем-то поспорили. Не нравится мне вот еще что: тросы лопнули почему-то на одном уровне. Такое впечатление, будто их подпилили. Надо назначить экспертизу.

- Что говорит Аверский?

- Его я не успел допросить. Он уехал с бригадой в подшефный колхоз.

- Думаешь, очки набирает?

- Возможно. Я побеседовал с Соликом, с другими товарищами. Они мне все это и рассказали.

Юрий Николаевич поводил карандашом по табель-календарю, сделал несколько отметок.

- Возбуждай дело. Пятнадцать дней на расследование даю. Успеешь?

- Маловато. Дайте месяц.

- Если нет времени, передай дело Деркача Николаю.

- Зачем же так, Юрий Николаевич? Я постараюсь уложиться. И Деркача в срок передам в суд.

- Смотри. А теперь скажи, как здоровье Аверской? Ты хоть догадался…

- Представьте себе, что догадался. Врачи говорят: жить будет, выступать - нет. Сейчас в очень тяжелом состоянии. Свидание с ней не разрешили.

- Хорошо. Иди распутывай свои цирковые тайны.

Я допросил Аверского. Большой, сильный человек, отвечая на вопросы, суетился, ошибался в деталях, начинал сначала. По его поведению чувствовалось, что он не виновен.

Уверенность моя поколебалась только тогда, когда я получил заключение экспертизы. Документ гласил:

«Характер повреждений волокон обоих тросов позволяет прийти к заключению, что они были повреждены тупым предметом».

Надо было его найти.

«Кому могла помешать Аверская? - размышлял я, пока машина узкими, заполненными транспортом улочками пробиралась к цирку. Кто желал ее гибели? Старшая Костюкова? Если верить Солику, Олег уже охладел к ней, и смерть Тамары Павловны ничего бы не изменила. Кто еще? Валентина? Нет. О ней мне рассказали много хорошего. Значит, все-таки Аверский?» В его вину не хотелось верить. Вот тебе и чепуховая проверочка!

Я в сердцах махнул рукой и ударился локтем о дверцу.

- Так и машину сломать можно, - усмехнулся водитель. - Да вы не переживайте так, Аркадий Владимирович.

- А с чего ты взял, что я переживаю? Я, может, попробовал, плотно ли закрыта дверца.

- Не скажите. Вы уже минут пять вслух разговариваете.

- Это я свою речь на партсобрании репетирую… Вот что: ты езжай обратно. Юрий Николаевич поедет на завод. Он там перед рабочими выступает. Отвезешь, а тогда за мной возвращайся. Договорились?

Когда Аверский, зайдя в кабинет директора цирка, увидел меня, он растерялся и покраснел. «Ну, это ничего еще не значит», - решил я, а вслух сказал:

- Вы извините меня, товарищ Аверский, я вынужден осмотреть комнату, в которой вы переодеваетесь перед выходом на арену.

- Разве я… Неужели вы думаете, что я мог…

- Не расстраивайтесь. Я вас ни в чем не подозреваю. Но мой долг дать на все точный ответ. Для вас же лучше, если в деле будет документ о том, что в комнате ничего подозрительного не обнаружено.

- Я не против, - неуверенно начал артист. - Если надо, пожалуйста!..

Обыск всегда вызывал у меня двойственное чувство. По долгу службы я обязан был осматривать каждую вещь, не упуская мелочей. И мне приходилось вторгаться в личную жизнь людей. Иногда во время обыска раскрывались такие интимные тайны, что становилось просто неудобно.

Я осмотрел ящики стола. Вырезки из газет, записки Костюковой. Перечитывать их нет смысла. Во всех одно и то же:

«Приходи во столько-то. Целую. Виктория».

Кажется, все. Ничего подозрительного. Впрочем, для порядка надо посмотреть под мебелью.

- Загляните, пожалуйста, под шкаф и диван, - обратился я к Солику, а сам подумал: «Да что там может быть? В плохоньком рассказике автор обязательно бы запрятал туда окровавленный топор».

Солик нагнулся и вытащил из-под шкафа молоток. Я осторожно положил молоток на стол и стал изучать.

- Смотрите, на нем есть волокна. Откуда у вас этот молоток? - спросил я Аверского.

Тот с ужасом смотрел на стол, где лежал безобидный столярный инструмент. Губы Олега дрожали, лицо стало бледным. Он молчал.

- Олег, где ты его взял? - взволнованно спросил Мацуйко. - Объясни. Говори ты, ради бога, не молчи!

Аверский опустил глаза.

- Что же ты молчишь! - взорвался старый фронтовик. От волнения лицо его покраснело и напоминало перезревший помидор. - Тебе нечего сказать в свое оправдание? Мерзавец!

- Успокойтесь, Альберт Иванович, - вмешался я. - Не надо кричать. Мы разберемся во всем. А вам, Аверский, придется поехать со мной.

Аверский направился к выходу.

- В прокуратуру, - коротко бросил я шоферу.