Похитители красоты

Я вдруг почувствовала, что очень устала, и удивилась, как это за два с лишним часа ни разу не подумала о Фердинанде. Пока я внимала рассказу Бенжамена, все остальное перестало для меня существовать. Я пошла спать; бесцветное небо пребывало в нерешительности - то ли озариться солнцем, то ли набухнуть дождем. Что-то чернело на горизонте, это мог быть след уходящей ночи или гряда надвигающихся туч. На моей кровати, свернувшись клубочком, зарывшись щекой в подушку и сцепив ручки между колен, спала Аида. Одеяло она сбила к самым ногам и замерзла до гусиной кожи. В этой позе девочка казалась такой беззащитной! Будто снова стала младенчиком. Я прилегла рядом с ней, накрыла нас обеих тонким одеялом. Отвела прядку волос, прилипшую к ее лбу. Потом тихонько повернула ее и обняла. Ровное дыхание приятно щекотало мне шею. В маленькие ушки-раковинки хотелось нашептывать чудесные сказки. От нее дивно пахло, так пахнут только спящие дети: теплом и молоком. Ручки и ножки были по-мушиному тоненькие. Между приоткрытыми губами проглядывал розовый язычок, длинные ресницы чуть подрагивали. Воплощение детства, заповедной поры до неминуемого разделения человечества на мужчин и женщин. И не в пример нам, глупым взрослым, она не запрограммирована.

Я поцеловала ее в закрытые глаза, нежно прижала к себе. ("Что же мне с тобой делать, сиротка ты моя?") И молила Бога, засыпая, чтобы не объявился очередной псих или самоубийца. Час спустя я проснулась от стукнувшего в голову вопроса: а видел ли Бенжамен своими глазами узницу "Сухоцвета"? Ведь картинки и видео - еще не доказательство. С этой мыслью я снова провалилась в сон.

Часть третья УСМИРЕНИЕ ПЛОТИ

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ РАССКАЗЧИКА

Когда на другой день около пяти я пришла в больницу, чтобы отдежурить последнюю ночь, меня ждал неприятный сюрприз: Бенжамен Толон ушел. Никто его не задерживал, он был в своем праве. Подписал отказ от госпитализации и освободил палату. Хуже того: уходя, он снял маску и шапочку, они валялись на стуле. Я накинулась на дежурных:

- У вас хоть фотография его осталась ? Как он выглядит ?

- Обыкновенно.

- Может, есть какая-нибудь примета - родимое пятно, шрам?

- Да нет, он ничем не отличается от нас с вами.

- Он оставил адрес или телефон ?

- Нет. Сказал, что у него нет определенного места жительства.

- Как вы могли его отпустить, не предупредив меня?

- Но это же не ваш больной!

Я как с ума сошла: ловко же он провел меня своим маскарадом. Сейчас же бежать, разыскать его, исколесить весь Париж вдоль и поперек! Но ведь я даже не знаю, какой он из себя. Я взяла маску с шапочкой, зачем-то понюхала их и спрятала в карман. Зла была на весь свет. Рассказы, которые интересно послушать, - не диво, но бывают такие, что раскалывают надвое вашу жизнь. История Бенжамена была как раз такого сорта. Посланец из мира загадочного, он заразил меня своей тайной. И вот теперь, когда мне предстояло узнать развязку, он кинул меня, вроде как оставил одну у края бездны. Его рассказ подействовал на меня успокаивающе, он отогнал застившую весь свет тень Фердинанда. Но Бенжамен взял и испарился, бросив меня на растерзание мыслям о любовнике. А меня ожидала шумная и бесцеремонная толпа страждущих, которым не терпелось излить в мои уши переполнявшие их помои.

Пора было заняться прочисткой собственных мозгов: решено, я изничтожу моего ненаглядного, на атомы его разложу, и пусть порвутся последние ниточки, которые еще связывают нас. Так лисица, попав в капкан, отгрызает себе лапу, чтобы освободиться. Усилием воли я убью свои чувства.

Мало было Фердинанду ухлестывать за каждой встречной юбкой ~ он вдобавок никогда не упускал случая унизить меня. Когда любишь человека, то показываешь ему свои слабости, не боясь удара ниже пояса; Фердинанд же мои знал наперечет и пользовался этим безжалостно, ох, как же он умел оставить от меня мокрое место! В общем разговоре, стоило мне открыть рот, он меня осаживал: тебе не понять, ты не творческая личность. На мои книги по психиатрии смотрел с ухмылкой: ты что, и вправду думаешь, что эта бодяга кому-нибудь нужна? Если, не дай Бог, мне случалось ввернуть медицинский термин, он тут же перебивал меня: "Матильда, Бога ради, не надо жаргона!" и всех вокруг приглашал вместе с ним посмеяться над ученой дамой. Поначалу, когда Фердинанд еще был от меня без ума, ему нравилось устраивать "сеансы прозрения" - так он это называл. Нацепив бифокальные очки, он сажал меня под лампу и рассматривал тысячекратно увеличенные поры моей кожи, каждое пятнышко на ней, каждый изъян - и успокаивался. Разбирал меня, что называется, по косточкам. "Самые красивые женщины, - говорил он, - это те, которых еще толком не видел; после такого осмотра ни одна не покажется совершенством". А то еще попрекал меня моим бесплодием: "Ты и психиатрией-то занялась, потому что не можешь иметь детей!"