В ее голосе звучали ноты, которых не было раньше. Адам задумался. Он подумал об исходящем от колоды тепле, о том, как задал вопрос «что теперь» – и получил ужасный ответ. Он подумал, что по-прежнему слышит вокруг себя отзвуки голоса Персефоны, хотя им следовало бы заглохнуть в тесном пространстве гадальной комнаты. Он вспомнил, как был Кабесуотером и чувствовал змеившуюся внутри себя дорогу мертвых.
Он произнес:
– Уверен. Я… я возьму другую карту.
Адам помедлил, ожидая, что Персефона скажет: «Так нельзя». Но она тоже ждала. Тогда Адам разделил колоду, опустил ладони на стопки карт и взял ту, что казалась теплей.
Перевернув карту, он положил ее рядом с девяткой мечей.
Фигура в длинном одеянии стояла перед разными предметами, обозначающими масти таро – монетой, чашей, мечом, жезлом. Над ее головой витал символ бесконечности, одна рука была поднята властным жестом. «Да», – подумал Адам. Понимание сначала прорезалось, а затем ускользнуло.
Он прочел подпись внизу.
«Маг».
Персефона протяженно выдохнула и начала смеяться. Это был смех облегчения, который звучал так, словно она бежала.
– Адам, – сказала она. – Доешь пирог.
51
Блу действительно порезалась.
После того как Адам зашел в гадальную, она на пробу открыла нож, и он послушно напал на нее. Вообще-то это была просто царапина. Она вряд ли требовала пластыря, но все-таки Блу его наклеила.
Она вовсе не чувствовала себя Блу Саржент, супергероем, или Блу Саржент, сорвиголовой, или Блу Саржент, плохой девчонкой.
Может быть, не следовало говорить Адаму правду.
Пусть даже прошло несколько часов после ссоры, сердце у нее по-прежнему вздрагивало. Как будто оно ни к чему не крепилось и от биения болталось в грудной клетке. Блу постоянно вспоминала собственные слова. Не нужно было сердиться; нужно было сказать Адаму с самого начала, нужно было…
Что угодно, только не так, как получилось.
«Почему я не могла в него влюбиться?»
Теперь он спал, растянувшись на кушетке, приоткрыв рот от бессознательного утомления. Персефона сказала Блу, что после ритуала он может проспать от шестнадцати до восемнадцати часов, а когда проснется, то, возможно, будет страдать от легкого головокружения или тошноты. Мора, Персефона и Калла сидели за кухонным столом, сдвинув головы, и спорили. До Блу то и дело долетали обрывки разговора.
Она вновь посмотрела на Адама. Он был красив, и она ему нравилась, и, если бы Блу не открыла Адаму правду, они могли встречаться как нормальные парень с девушкой, и даже целоваться, не опасаясь того, что он умрет…
Блу стояла у входной двери, прижавшись головой к стене.
Но она этого не хотела. Она хотела чего-то большего.
«Может быть, больше ничего нет!»
«Может быть, – подумала Блу, – ей нужно пойти погулять». Только она и ее розовый выкидной нож. Они отлично подходят друг другу. Оба неспособны открыться, не поранив кого-нибудь в процессе.
Впрочем, Блу не знала, куда пойти.
Она тихонько пробралась в гадальную, чтобы не разбудить Адама и не встревожить Орлу. Взяв трубку, она послушала, чтобы убедиться, что на другом конце никто не проводит сеанс ясновидения. Раздались обыкновенные гудки.
Тогда Блу позвонила Ганси.
– Блу? – сказал он.
Его голос…
Она сковала свое сердце. Не совсем, но достаточно, чтобы оно перестало трепыхаться. Блу закрыла глаза.
– Отвези меня куда-нибудь.
Они сели в новенький «Камаро», который действительно выглядел точной копией старого, вплоть до кашляющего мотора и запаха бензина. Пассажирское сиденье всё так же напоминало непривлекательное виниловое ведро. А фары всё так же отбрасывали на дорогу два луча слабого золотистого света.
Но Ганси стал другим. Хотя он, как обычно, был в бриджах и своих дурацких мокасинах, в белой рубашке без воротничка и очках в металлической оправе. Ее любимый тип Ганси – Ганси-ученый, без намека на Агленби. Впрочем, было что-то ужасное в том, какие чувства он вселял в нее в ту минуту.
Когда она села в машину, он спросил:
– Что случилось, Джейн?
– Мы с Адамом поссорились, – сказала Блу. – Я всё ему рассказала. Я не хотела.
Ганси включил первую передачу.
– Хочешь поговорить?
– Только не о нем.
– Куда поедем?
– Куда угодно.
Они выехали из города, и Ганси рассказал ей про Ронана и Кавински. Когда он закончил, они продолжали ехать по узкой дороге в горы. Тогда он рассказал Блу про вечеринку, про книжный клуб и органические сэндвичи с огурцом.
Мотор завывал, эхом отдаваясь от крутых склонов по обе стороны дороги. Свет фар достигал не дальше следующего поворота. Блу подтянула ноги и обхватила себя руками. Прижавшись щекой к коленям, она смотрела, как Ганси переключает скорости и поглядывает то в зеркальце заднего вида, то на нее.
Он рассказал ей про голубей и про Хелен. Он говорил о чем угодно, кроме Адама. Это было всё равно что описывать яблоко, не называя самого слова.
– Ладно, – наконец сказала Блу. – Теперь можешь говорить про Адама.