Похитители снов

Девушка взяла коробку. Та оказалась тяжелой, как будто внутри была набита механизмами. Вообще эта штука напоминала тетрадь Ганси, посвященную Глендауэру. И выглядела она роскошно – вовсе не то, чего Блу ожидала от Ронана.

Осторожно трогая гладкие, прохладные колесики, она выложила на английской стороне коробки собственное имя. Кнопки вдавились, и колесики на других сторонах тоже задвигались, бесшумно и плавно.

Блу медленно перевернула ящик и прочитала на каждой стороне по очереди: celea. С одного бока было пусто.

Ганси перечислил, поочередно указывая на слова:

– Латинский, коптский, санскрит, что-то незнакомое… а здесь должен быть греческий. Странно, что ничего нет, да?

Ронан презрительно ответил:

– Ничего странного. У древних греков не было слова для обозначения синего[1].

Все уставились на него.

– Какого черта, Ронан? – спросил Адам.

– Уму непостижимо, – задумчиво произнес Ганси, – отчего твои контрольные не содержат ни намека на столь прекрасное классическое образование.

– Преподы задают не те вопросы, – ответил Ронан.

Дверь ресторана открылась. Блу должна была принять и посадить новоприбывших, но она продолжала стоять у стола и, нахмурившись, изучала коробку.

Наконец она сказала:

– Я могу задать нужный вопрос. Что это за язык на той стороне?

Ронан раздраженно взглянул на нее.

Ганси склонил голову набок.

– Мы не знаем.

Блу указала на Ронана (тот скривил губы).

– А он знает. Где-то в недрах. Я чую.

– Ни хрена ты не чуешь, – отозвался Ронан.

Последовала короткая пауза. Конечно, такие ответы для него были вполне типичны. Однако прошло уже очень много времени с тех пор, как он в последний раз обрушивался на Блу подобным образом. Она сделала вдох и буквально ощетинилась.

Ганси медленно произнес:

– Ронан, ты больше никогда не будешь говорить с Джейн таким тоном.

Адам и Блу одновременно уставились на Ганси, который не сводил взгляда с салфетки. Дело было не в том, что именно он сказал, а в том, что он при этом ни на кого не смотрел. И потому случившееся казалось особенно странным.

Блу, чувствуя, как у нее разгораются щеки, ответила:

– Я не нуждаюсь в заступниках. А ты, – добавила она, повернувшись к Ронану, – не думай, что я позволю так с собой разговаривать. Особенно если ты злишься, оттого что я права.

Она повернулась к двери и услышала, как Адам сказал:

– Ну ты придурок.

А Ной рассмеялся.

Блу пала духом, когда увидела нового клиента – Джозефа Кавински. Ошибиться было невозможно. Вороненок, который явственно казался чужеродным здесь. Буквально всё в его лице – длинный нос, большие глаза с тяжелыми веками, изгиб темных бровей – разительно отличалось от облика местных жителей, среди которых она выросла. Как и большинство парней из Агленби, он носил массивные солнечные очки, короткую стрижку, маленькую сережку в ухе, золотую цепочку на шее и белую майку. Но в отличие от других Воронят Кавински страшно пугал Блу.

– Эй, куколка, – сказал он ей.

Он стоял слишком близко – и постоянно двигался. Он всегда двигался. В его полных губах было что-то хаотическое и вульгарное, как будто Кавински проглотил бы ее, если бы подошел вплотную. Блу ненавидела его запах.

Он даже в школе пользовался дурной славой. Если нужна была шпаргалка, чтобы сдать экзамен, Кавински мог ее дать. Если нужно было поддельное удостоверение, он мог его добыть. Если кто-то хотел влезть в неприятности, он мог их обеспечить.

– Я не куколка, – ледяным тоном ответила Блу, взяв со стойки заламинированное меню. Щеки у нее вновь разгорелись. – Столик на одного?

Но он даже не слушал. Качнувшись на каблуках, Кавински вытянул шею, чтобы осмотреть зал. Не взглянув на Блу, он сказал:

– Моя компания уже здесь.

И отошел. Как будто Блу была пустым местом.

Казалось, она никогда не простит Кавински за то, что он вселял в нее ощущение собственной незначительности. Ну, или саму себя – за то, что она заранее предчувствовала это ощущение и не могла от него отгородиться.

Блу сунула меню обратно на стойку и несколько секунд стояла, ненавидя их всех, ненавидя эту работу и чувствуя себя необыкновенно униженной.

Затем она сделала глубокий вдох и налила чаю для столика номер четырнадцать.

Кавински направился прямо к большому столу у дальней стены, и позы остальных мгновенно изменились. Адам с подчеркнутой скукой рассматривал столешницу. Чумазый Ной втянул голову в плечи, но не мог оторвать глаз от чужака. Ганси встал, опираясь на стол. В его осанке было нечто, скорее, угрожающее, чем уважительное. Впрочем, больше всех изменился Ронан. Хотя он остался сидеть с небрежно скрещенными на груди руками, его плечи буквально налились напряжением. В глазах Ронана появились ярость и жизнь, точно так же, как в ту минуту, когда он запустил самолетик над полем.

– Я увидел у входа твое ведро с гайками, – сказал Кавински. – И вспомнил, что у меня есть подарок для Линча.

Засмеявшись, он бросил на стол перед Ронаном какую-то высохшую спутанную кучу веревок.