Однако сейчас Регало уже получил то, за чем пришел. К тому же за те несколько минут, пока Кэрол писала записку, ему удалось постепенно взять себя в руки. Он спокойно изучал девушку, но его пылающие глаза смотрели так, будто не узнавали ее. Это обидело Кэрол. Казалось, он находится во власти фатализма.
Когда юноша вытащил цепь из-под кровати и попытался надеть кандалы, Кэрол отдернула ногу. Туро терпеливо посмотрел на нее, и она подчинилась. Сейчас Кэрол изо всех сил старалась разжечь в своем сердце ненависть к нему, но у нее ничего не получилось. Усилие и напрасно потраченные эмоции заставили ее расплакаться. По щекам покатились слезы, ей показалось, будто горло наполнилось клеем.
— Не уходи. — Она весело посмотрела на него, испуганная несчастьем, его юностью и трагической угрюмостью, присущей священникам. — Я боюсь. Я боюсь. Я так боюсь!
Артуро Регало рассеянно дотронулся до ее волос жестом, к которому привык ночами, когда она с багровыми глазами и высокой температурой лежала в полусознательном состоянии на белой кровати. Он уложил ее волосы так, как ему нравилось, с каким-то таинственным почтением, которое привело ее в ужас, но как ни странно успокоило. Она замолчала.
— Скоро ты вернешься домой, — с улыбкой сказал ей Туро. — Очень скоро. Это я тебе обещаю.
После этих слов Туро очень быстро ушел. Он так торопился, что раз даже поскользнулся на лестнице, спускаясь вниз.
Крошка приготовила в тот вечер потрясающий ужин: вкусная закуска, салат с очень свежим и вкусным латуком (Кэрол уже давно не ела вкуснее), foie de veau[27]
и белый мягкий французский сыр. Poire[28] она подала в кофейной чашке. Крошка искренне извинилась за такое нарушение этикета, но вкус от этого у десерта не ухудшился.Кэрол была уверена, что это прощальный ужин. День выдался душным. После обеда снизу все время доносились громкие звуки — Хендершолты собирали вещи. А это означало, что жильцы собираются уезжать и закрывать дом. Большой Джим много раз ходил от задней двери к сараю. В нем стояла машина, на которой он не ездил, поскольку номера на ней были калифорнийские.
Несмотря на обычную болтовню Крошка находилась в приподнятом праздничном настроении. Все это очень расстраивало Кэрол, но она старалась казаться тоже веселой. Крошка помыла и расчесала ей волосы. Толстуха накрасила глаза, и всякий раз, когда Кэрол хвалила ее, у нее начинали предательски блестеть глаза.
Итак ее деда убили или очень скоро должны убить, подумала Кэрол, отчаянно прожевывая праздничный ужин и не сводя взгляда с неугомонной Крошки. Девушка задумалась, как бы выведать последний и самый важный секрет.
Прошло совсем мало времени, а Кэрол Уоттерсон уже поняла, что в этот вечер Крошка не собирается откровенничать. Барбара Хендершолт говорила о ней, ходила вокруг да около и попыталась вбить в голову Кэрол неприятную мысль. Veau начало прилипать к ее горлу, и она не могла смыть его даже с помощью вина. Кэрол отложила в сторону вилку и раздраженно посмотрела на толстую тюремщицу. Весь долгий день они собирали вещи, прятали и уничтожали следы. Сейчас была половина девятого вечера, и небо стало менять цвет. Из серебристо-абрикосового оно превратилось в темно-синее, на нем засверкали звезды. Теперь в доме оставалась последняя и единственная улика: Кэрол Уоттерсон.