Поход

Серый вздрогнул и оглянулся. Голос шел со всех сторон, и выходило, что он внутри голоса.

– Ты кто? – спросил он.

– Тот. Кто тебя напоил.

– Заберега?

– Хм… – тихо рассмеялся Батюшка-Енисей, – собака ты собака. Я Батюшка-Енисей. Здравствуй, моя.

– Так-так-так… – быстро сказал Серый и на всякий случай быстро лёг, есть такое собачье падение в клубок. – Я полежу, а то… я запутался.

– Я тебе помогу. В чём забота?

– Мне Старшому надо помочь. И Бурундук тут, и Глухарь, и Соболь, ну они все вроде хотят… Ну, чтоб на Хорогочах соболь собрался. А вот со снегом как быть-то?

– А чо те снег? Пусть Старшой ловушками работает!

– Ловушками! – горько сказал Серый. – А от меня-то какой тогда прок?!

– Как какой? Ты со всеми договорился, а дальше уж Старшой пусть разбирается.

– Батюшка-Енисей, нельзя мне так! Как ты не поймёшь! Ведь я всё это затеял, чтоб помочь, чем могу. Я не по сделкам! Я соболя ищу!

– Серый ты, Серый… Так договориться не каждый делец сможет… Ладно. Что у тебя там? Снег?

– Снег, Батюшка. И ещё… страшно сказать…

– Можешь не говорить. И так знаю. Санкт-Петербургский пушной аукцион.

– Он, Батюшка.

– Слушай меня внимательно, Серая Собака. Что я могу? Я могу попозже встать, пораньше пойти. Понятно, воды много, по осени остывает, тепло держит… Но это всё, как сказать… подогрев местного значения. А снег, – медленно сказал Енисей, – это уже общее круговращение возду́хов. Тут как солнышко ходить будет – так старые люди говорят… А ещё и тёплые весна-лето нужны… Погоди, я сейчас лопну коло Рябого камня, а то поддавлят. Не пугайся.

Раздался раскатистый хлопок треснувшего льда. Ветер продолжал дуть с устойчивой силой, и по Енисею пятнисто неслись облачные тени.

– Эт, хорошо-о-о… Дак вот, тут уже дела космические… Тут надо спрашивать у того, кто к небу поближе. А это Главный Саянский Хребет.

– Ой-ёй-ёй! – заплакал Серый. – Не добежать никогда…

– Я сам спрошу.

– Дак это ж далеко!

– Серый ты, Серый, – сказал Батюшка-Енисей и попросил Верховку погладить Серого, – для меня это недалеко.

– Почему? – спросил Серый.

– Дак… лежу я тут.

– Ой-ёй-ёй… – сказал Серый, – у меня не получается понять…

– Ничего, ничего. Я лежу. И ты полежи… И знай, что минуты не пройдёт, как Саяны услышат мою просьбу. Считай до шестидесяти.

– Кого?

– Да никого… Никого… Всё. Всё, моя… Уже шевелят ледниками. И уже отвечают.

– Что? Что отвечают?

– А отвечают, что имя́ до Солнышка так же вы́соко, как и мне, бескрайнему…

Серый уже даже не скулил, а просто лежал, подставив морду, и тёплая Верховка матерински оглаживала его голову, трепала острые и чуткие уши, шептала: «Не печалься, главное, верить… и всё получится…»

– Серый, – вдруг сказал Енисей грозным и дрогнувшим голосом.

– Да, – встрепенулся Серый.

– Видишь ту торосинку посреди Енисея? – спросил Батюшка-Енисей. – Беги и возле неё остановись.

Серый ничего не спрашивал, а добежал до торосинки, оказавшейся огромной грядой сине-зелёных торосов, и остановился. Облако, накрывающее полреки, вдруг отошло, и снег залило таким ослепительным светом, что Серый зажмурил глаза.

– А вот и я́ тебя вижу. Здравствуй, Серый, – раздался ласковый голос.

– Здравствуй, а ты кто? А то я глаз не могу открыть. Солнце так лупит.

– А ты не смотри на меня или… спрячься под наклонную торосину и увидишь…

Серый заполз под наклонную торосину и увидел над собой синий свет Солнца, прошедший сквозь енисейский лёд.

– Ты мне что-то сказать хотел? – спросило Солнце.

– Да, я столько уже сегодня сказал, что… я… может… я полежу чуток…

– Ты просто убегался, Серый. Слушай, что я скажу. Я могу сделать тёплую вёсну, могу тёплое лето. Могу задержать главный снег и до конца ноября держать порошу в треть лапы. Могу модницам приморозить гузки так, что они в очередь станут за собольими шубами…

– Ах… – только и ахнул Серый, – правда?

– Правда.

– А почему ты мне помогаешь?

– Я пока не помогаю… Но сейчас поймёшь. Только ответь на один вопрос.

– Какой?

– Почему ты сразу меня не попросил?

– Как-то не решился… Я вот подумал, если Бурундук такую козу-капусту мне развёл, то куда уж мне к Солнцу-то лезти…

– Милая ты собака. Вот ты сам на всё и ответил. Ты всё правильно сделал. С бурундучка начал, и всех выслушал, и всё выполнил… И знаешь что? Из ягодки, которую ты не прокусил и не растопил, я тебе тундру ягоды на Хорогочи насыплю, из пёрышка, за которым ты бежал, – глухариных выводков целую тайгу подведу, а из коготка, который ты на могилу Тагана положил, – полные Хорагочи соболя пригоню.

– А…

– Но ничего не будет без… Знаешь без кого?

– Без кого?

– Серая ты собака… Скажу я тебе. Всё будет зависеть от нескольких… единственных… слов.

– Что я должен сказать?

– Не ты должен.

– А кто?

– Человек один…

– Этот человек Старшой?

– Он самый.

– Что он должен сказать? – замученно спросил Серый.

– Он должен помолиться о вашей Собачьей доле, – сказало Солнышко.

– Как же ему объяснить?

– А это уж не твоя забота.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Если прав Серый и есть бессмертная душа у картин, то одну из самых дорогих я вижу так.