Поход без привала

Начало оказалось удачным для гитлеровцев. И все же, несмотря на подавляющее превосходство, решающего успеха фашисты добиться не смогли. Они продвинулись на несколько километров и оказались перед главной линией обороны, которую занимал 8-й гвардейский кавалерийский полк подполковника Высоцкого. Здесь немцы вынуждены были остановиться, снова готовить атаку.

Белов не надеялся на то, что Высоцкий сможет долго оборонять свой рубеж. Слишком велика разница в силах. Немцы, конечно, и завтра будут добиваться победы именно здесь, на всходском направлении. Но за ночь туда подойдут и наши резервы.

Однако события развивались стремительней и хуже, чем предполагал генерал. К вечеру фашисты не только не ослабили натиск, а ввели в бой новые части. Незадолго до сумерек они еще раз атаковали село Всходы, выдвинув вперед таран из тридцати танков с десантом на броне. Несколько вражеских машин подожгли из своих длинноствольных ружей бойцы противотанковой роты, несколько машин было подбито гранатами, и все-таки отразить натиск не удалось. Полк Высоцкого оставил районный центр и отошел за Угру. Преследуя кавалеристов, немцы переправились через реку и повели наступление на разъезд Дебрянский, отсекая от главных сил группы воздушно-десантный корпус.

Генерал Казанкин одну за другой слал Белову радиограммы, доносил: положение десантников все более осложняется.

Поздно вечером Павел Алексеевич приказал отправить на помощь Казанкину два гвардейских кавалерийских полка. За ночь окончить создание нового оборонительного рубежа с центром в деревне Мытищино.

Навстречу прорвавшимся гитлеровцам были брошены лучшие силы: кавалерийский полк Князева, усиленный танками старшего лейтенанта Кошелева.

5

Аркадий Князев как должное воспринимал, что его всегда посылают на самое трудное дело. Ему даже нравилось это. Доверие начальства укрепляло веру в собственные силы. И по характеру своему не мог он держаться в стороне от главных событий.

В кругу друзей любил Аркадий порассуждать о жизни. «Главное не закисать, ряской не покрываться, — говорил он. — Ровной дороги не жди, чем труднее, тем интереснее. Тебя гнут, а ты выпрямляйся. Горечь кипит, а ты тряхни чубом, дай плясовую. Смерть в глаза, а ты смейся. Тогда ты мужчина. А так — кисель овсяной: и вид невзрачный, и оскомина от кислятины».

Во всем корпусе он один, наверно, почти всю зиму щеголял в хромовых сапогах со шпорами, обувал валенки лишь в самые трескучие морозы. Товарищи подшучивали: «Ты что же, Аркадий, спасовал, значит?! Где твои хромовые?» Он отвечал серьезно: «В тепле сапоги держу, чтобы кожа не перемерзла. Потрескается, где другие возьму?!»

Об этом он вспомнил почему-то сейчас, по дороге к передовой. С улыбкой покосился на сапоги: можно смотреться в них, словно в зеркало. Все кругом тусклое, серое, а сапоги так и светятся.

Утро наступало холодное, но без дождя. Кое-где среди облаков виднелись голубые просветы. Значит, жди авиацию. Правда, летчики просыпаются не вместе с солнцем. Пока встанут, пока позавтракают… Впереди еще два или три спокойных часа. За это время полк спешится, примет боевой порядок, сблизится с противником. Тогда и авиация будет менее опасна.

И вдруг на опушке — выстрелы! Князев пришпорил коня, галопом проскочил лес. Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить обстановку. У развилки дорог головная походная застава столкнулась с немцами. Фашистов было человек двести. Они так и стояли колонной: тот, кто командовал ими, еще колебался — развертываться для боя или продолжать марш?

Князева разозлило спокойствие гитлеровцев: идут, сволочи, как на прогулке, как по своей земле — даже дозорных не выслали! Ну тем хуже для них!

Полк уже выдвинулся на опушку. Сабельные эскадроны быстро развертывались по краю леса. Лошади пофыркивали, тревожно прядали ушами, слыша близкие выстрелы.

«Успею! Рискну!» — думал Князев.

Торжественным, ликующим голосом, словно любимый запев, взметнул он команду:

— Направление атаки на отдельный сарай! Направляющий эскадрон второй; третий уступом влево; четвертый во втором эшелоне за первым!.. Шашки к бою! Рысью ма-а-рш!

Сам не сдержался, поскакал со вторым эскадроном, разыскивая глазами немцев: вон они, уже заметили конницу, разворачиваются в цепь, падают.

— Вперед! — крикнул он, выхватив клинок и пуская коня в карьер. Слышал за собой грозный гул катящейся лавы, видел шарахавшуюся толпу немцев и уже чувствовал, понимал: это победа! Радость вспыхнула в нем, и он, задыхаясь от встречного ветра, от счастья, готов был всю оставшуюся жизнь отдать за минуту такого полета!

Немец-унтер знал, как укрыться от шашки: присел, двумя руками вскинув над головой винтовку. Но конь, воедино слитый с всадником, сбил немца грудью, крутнулся на месте, и Князев, свесившись с седла, рубанул гитлеровца вдоль спины: кровяная полоса перечеркнула серый мундир.

Фашисты метались, не оказывая сопротивления. Всадники настигали их среди кустов. Слышался лошадиный храп, вопли, редкие выстрелы.