Поход клюнутого

От случившихся переживаний сэра Малкольма обуял приступ аппетита. Он отхватил кус от полутуши, что еще валялась посреди изрядно прореженного банкетного стола, придвинул свою кружку и снова уставился на гоблина. Бинго таращился навстречу честными и искренне недоумевающими глазами. Чего ж не подрался? — отчетливо читалось во взгляде. Вон сколько с них можно было понаснимать трофейного железа! И перековать. Не на орало, так хоть на мангал. Или его не это интересует?…

— Что еще не так? — осведомился сэр Малкольм совсем уж хмуро.

— Я вот не понял, что за ботва с воспитанием, — признался Бинго тревожно. — Ежели, это самое, за пожрать придется дырки на штанах заштопать и в носу не ковыряться, так я такого согласия не давал. Лучше жрать не буду!

И поспешно заправил в рот такой кальмот мяса, какого хватило бы на гуманитарную помощь небольшому королевству, при этом чуть не порвав себе щеки и сделавшись похож на запасливого байбака.

— Не придется, — хмуро уверил Амберсандер. — Кому там важны твои штаны. Ты вот чего лучше скажи, Бингхам из рода Гого: этого вот дракона, — палец капитана нацелился на хвост, вьющийся по крутому гоблинскому плечу. — Тебе ведь не за хороший аппетит накололи? Ты ж его честно одолел?

Бинго истово закивал: ответить иначе ему не давал туго набитый рот. Пожадничал и столько в него запихал, что ни назад, ни вперед! Напрягся, перекосился от натуги, словно бы рассчитывая выдавить излишки через нос… Хорошо, если именно через нос!.. А руками тем временем принялся ткать в воздухе рассказ о победе над драконом. Объяснял он проворно, энергично и то ли много врал, то ли использовал какие-то сугубо гоблинские сурдо-идиомы, человеческому разуму недоступные, но скоро сэр Малкольм совершенно перестал улавливать суть рассказа. Окончательно запутался он примерно на том моменте, когда Бинго приложил дракона шеей о колено (шея дракона выходила толщиной с городскую колокольную вышку, но Бинго это не смущало). Попутно на поле боя появились еще то ли трое, то ли четверо крылатых ящеров, а некая дама достоинств ну просто феноменальных, очутившаяся посреди разборки непонятно как и зачем, предприняла попытку избавиться от того единственного, что на ней еще было надето. То есть от тюрбана. Наверное, это должно было значить, что стало жарковато.

Врет? Было бы странно. Во-первых, татуировка — самая всамделишняя, не шутка, не наспех намалеванная масляной краской картинка; сэр Малкольм честным именем своим мог бы поручиться, что наколото рукой кланового умельца, Мастера Красоты. Какой еще народ мог эдак обозвать парня, исключительно умелого с иглами, пробойником и многочисленными кривыми ножами? В Аракане таких обычно палачами величают. Так вот, ни одному гоблину и в голову бы не пришло присваивать чужие заслуги: мало того, что каждому хватает своих, так еще и прибьют за присвоение! Во-вторых, ни один горный гоблин, виденный капитаном доселе, не умел врать, будучи поглощен едой. Вранье требовало какого-никакого, а полета фантазии; думать же в двух направлениях сразу гоблин не способен ни физиологически, ни ментально — у него вся сила разума уходит на то, чтобы определить, куда девать зубы при жевании. А учитывая, что приходится перемалывать Бингхаму, впору будет поразиться уже и тому, что он хоть что-то осмысленное ухитряется изобразить. По крайней мере, тюрбан у него получился вполне натуральный. И девица, в целом, живописная. Видимо, иностранка, раз все время руки в сторонке заламывала. Гоблинши, они такие, им только дай в потасовке поучаствовать…

Принесший тарелку с несколькими скорбномордыми селедками Блоп остановился у стола, зачарованно наблюдая за бешеной пляской бингхамовых граблей.

— Ты, это, запей, — посоветовал он благоговейно. — Легче провалится. И чего там потом было? Так и утащил оба сундука?

Сэр Малкольм возвел на него потерянный взор (он-то до сундуков не досмотрел), а Бинго решительно замахал руками и даже возмущенно запрыгал на лавке, и хозяин счел за благо ретироваться в безопасное отдаление. Гоблин же запоздало прислушался к мудрому совету, нацедил еще кружечку эля и с усилием влил малость в свою набитую пасть. Жевать сразу стало веселее, Бинго помахал рукой — мол, я свое, как мог, изложил, продолжай дальше ты. А сам приспособил лапы для запечатывания пасти. Не из деликатности — просто чтобы драгоценная жвачка не вывалилась.