Поход семерых

«Специфический друг» Марк жил на верхнем этаже облезлого старинного дома, один в маленькой квартире, подаренной ему родителями в качестве последнего аккорда участия в судьбе своего отпрыска. Раньше здесь жила какая-то Маркова многоюродная бабушка, и теперь иногда в квартире обнаруживались внезапные следы ее пребывания: клубки пряжи под кроватью, засохший пучок герани за батареей, ужасная картинка с котятами в треснувшей рамке, свалившаяся на голову Аллену из небытия, когда он в поисках мыла на свой страх и риск открыл шкафчик в ванной. Следы бабушки Марком отслеживались и тщательно уничтожались; сам он часто утверждал, что дух престарелой родственницы пытается вторгнуться в его жизнь, и вел с назойливым привидением постоянную холодную войну. Всякая утерянная в квартире вещь считалась жертвой привиденьевой клептомании; Аллен даже как-то увидел на зеркале в коридоре записку: «Бабушка, отдай мою бритву! А то я твою бегонию выкину!» Бритва, впрочем, скоро нашлась — она упала за раковину в ванной. Видно, родственница устрашилась — или смилостивилась. Или просто поняла, что бритва ей ни к чему. («Может, у нее и была борода, что я в общем-то могу допустить, — объяснял Марк, — но призрачные бороды настоящая бритва не берет… Так что это — деяние из чистой вредности».)

История с бабушкой была не единственным плодом воспаленного воображения Марка. По правде говоря, он все время нес чушь. Сколько Аллен его знал, он всегда шутил, подкалывал, острил, издевался, просто гнал языком

, по меткому студенческому выражению. Причем все это с непроницаемым лицом, без тени улыбки. Таким он был и в первый день их знакомства, таким же — только еще более замкнутым в стенах непроницаемого дружелюбного остроумия — оставался и после войны.

Они с Алленом вместе поступали в университет — правда, Марк был на два года старше. Подружились они на почве беззаветной любви к рыцарям и непосредственно к королю Артуру — именно о нем Аллену досталось рассказывать на экзамене, и Марк, слышавший его ответ, безошибочно распознал родственную душу. «Людоеды узнают друг друга по улыбке», как гласит пословица. Марку на экзамене повезло куда меньше — ему, увы, выпало говорить о деятельности третьего Президента после Реформации… В итоге Аллен поступил в университет, а Марк — нет, но дружба осталась. Кажется, Аллен был единственным, кто имел ключи от Марковой крепости и знал этого парня без масок — благородным, очень замкнутым и ранимым Артуровским рыцарем… «По документам» Марк никогда рыцарем не был — наверное, из-за своего дурацкого принципа таить то, что любишь, от других. А может быть, слово «рыцарь» было для него слишком идеальным, чтобы смириться с «новым рыцарством» в джинсах и футболках, без короля, с пометками в личной карте и взносами… Как бы то ни было, вместо всего этого провалившийся на экзаменах Марк ушел в солдаты. Видимо, решил, что такая профессия ему подойдет более другой. А может, опять думал о рыцарстве. Солдат из Марка получился устрашающий — с его без малого двумя метрами роста и широченными плечами; здесь пригодились и неизменные шутки, которые создали ему репутацию самого храброго и непрошибаемого парня в своей роте. Такие часто улыбаются с рекламных плакатов контрактной военной службы — «Люблю Родину, служу Республике. Дело для настоящих мужчин!». А потом его подразделение по приказу Президента отправилось на войну…

Это была не совсем война — просто подавление какого-то очередного «горского бунта». Горцы все время бунтовали — без малого двести лет они все не могли ужиться с Республикой, хотя в этой вялотекущей войне иногда случались перерывы — лет по пять, десять, даже как-то раз тридцать. Кто был прав, кто виноват и чем, собственно, недовольны эти самые горцы — Марк толком никогда не знал. На этот раз было какое-то выдающееся, какого давно не случалось, «нарушение перемирия», прибавьте еще «религиозные волнения» — горцы ведь, по выражению Марка-Аллена, в большинстве своем «сарацины». Вот с этими самыми сарацинами Марк и поехал воевать, на прощание обнявшись с Алленом на вокзале, и пропал на полгода, правда, прислал несколько невнятных писем с просьбой передать родителям, что он в полном порядке. А потом бунт вроде бы подавили, и Марк вернулся домой — живой, даже ни разу сильно не раненный, но чего-то он там в горах насмотрелся, чего-то, о чем не принято рассказывать за чаем — разве что за бутылкой водки. Чего-то, что вынудило его по приезде сказать: «Хватит с меня! Я бросаю это дело к Темным», и остаться без своих сержантских погон, без работы и без университетского образования в однокомнатной квартире в самом центре города. Странно только, что после этого он все же остался прежним Марком.