Похороните меня, наконец

– Эй-эй-эй, не ту ноту взял… – сказал Гадя, обращаясь к несчастному мужчине, истекающему кровью, – давай, подпевай мне. Мне нужна музыка. Па-Ба-Рам-Пам–Пум-Пу-Дум. Ну что ты все – а-а-а-а, да, а-а-а-а?

Он взял за его головку двумя пальцами и стал дергать в такт своей мелодии.

– Су-уу-у-у-ука-а-а-а-а-а-а, – завыл мужчина, отчаянно трепыхаясь на подвесах.

– Ой, – вырвалось у Гади, когда он, слишком сильно дернув, остался с окровавленной головкой в пальцах, – ну вот, дирижерская палочка сломалась.

И тут же, не отчаиваясь: «Ну и ладно!» – забросил головку себе в рот и, поперекатывав во рту, отмечая различные вкусовые нотки, раскусил.

– Мм-м, вот оно истинное наслаждение, жаль, что ты не можешь этого почувствовать. Все мои вкусовые рецепторы, они искрятся, поют, как моя душа. – Гадя отошел от воющего мужчины и сделал пируэт, – так-так, у тебя уже лучше получается, не идеально конечно, но сойдет за приятный аккомпанемент к моей трапезе.

Гадя впился глазами в висящий и манящий своей сочностью остаток причиндалов мужчины. Не в силах устоять, он засосал "сосиску" и у самого основания щелкнул зубами. Это вызвало взрыв нового воя, пропитанного болью, со стороны многострадального мужчины.

–Мувыка, мувыка для моих уфей, – сквозь смачные почавкивания проговорил Гадя, – не оторваться, ты такой вкусный.

И Гадя ловким движением срезал яички. Салютнув мужчине:

– За ваше здоровье! – он высосал содержимое мешочка и выбросил остатки на пол.

– Ну вот с аперитивом и покончено, спасибо за доставленное удовольствие, но у меня на подходе основное блюдо, – Гадя вожделенно взглянул на аппетитно топорщащийся живот вопящего мужчины.

– Не покидай меня, мой милый, – сказал Гадя, увидев, что мужчина пытается потерять сознание, он дохнул на него своим смрадным дыханием, которое отрезвляло почище нашатыря, и мужчина завыл в новом приступе агонизирующей боли.

– Так, так, мой милый. Я с тобой. Дюже понравился мне твой голос, кричи, кричи громче, родной.

И ловко орудуя своим когтем, Гадя зарылся в животе умирающего мужчины, поминутно доставая изнутри разные вкусняшки, и с восхитительным аппетитом и настроением поглощая лакомства.

Вылезши наконец из тела, весь испачканный кровью и обмотанный скользкими кишками, Гадя, расправившийся с угощением, и довольный плюхнулся в кресло, услужливо подставленное ему безмозглым зомби. Гадя высокомерно махнул рукой, мол убирай этот мусор с глаз долой.

– Нет стой, – остановил он официанта, снимавшего с подвеса обглоданное тело мученика.

– Знаешь, что? – он посмотрел мечтательным взглядом на официанта, – щас бы пи…дятинки, да посвежее, а?

Официант молча смотрел тупым взглядом. Гадя взъерепенился:

– Ну что стоишь, пидорас горбатый? Тащи бабу мне сейчас же, тупая скотина.

В глазах официанта что-то промелькнуло, и он поковылял исполнять повеление гостя.

Через некоторое время зомби вернулся, таща за собой на подвесе обнаженную женщину. Она то ли спала, то ли потеряла сознание.

– О, чудно, чудно, – возбудился от одного вида лакомства Гадя, он обежал женщину со всех сторон, придирчиво рассматривая, нюхая и пробуя языком, от чего женщина подергивалась в своем сне.

– Моя спящая красавица, какая прелесть, то, что мне и нужно, – он потер руки в нетерпеливом предвкушении.

И Гадя запел неплохим, как он считал, тенором: «Проснись и пой, проснись, и пой. Попробуй в жизни хоть раз». Он скосил глаза на курчавую прелесть, проглядывавшую из-под живота женщины, лакомо облизнулся и продолжил петь. Глаза женщины стали потихоньку трепетать, она постепенно просыпалась. Это и было нужно Гаде. Как только показался еще не сфокусировавшийся зрачок сквозь полураскрытое веко, Гадя перестал петь и, разинув отвратительную пасть, сочащуюся черной слюной и испещренную зубами различного размера, зарычал устрашающе, пододвинувшись почти вплотную к лицу женщины. Женщина истошно закричала в непередаваемом ужасе, и тут же Гадя услышал, как на пол закапало, а потом раздался смачный шлепок. Гадя превзошел сам себя и, удовлетворенно улыбаясь, отошел от отчаянно орущей женщины.

– Фу-фу, как некрасиво, – делано сообщил он ей, указывая на месиво, растекавшееся под женщиной, – ведь вы же леди, дама, вы ведь дама, леди… – и залился самодовольным смехом.

Запах экскрементов приятно щекотал его ноздри, добавляя пикантности его ощущениям.

– Ну да ладно, – сказал он вдруг серьезно, – я не для того тут нахожусь, чтобы унижать тебя. А для того… И его алчный взгляд скользнул к лобку, из-под которого боязливо выглядывала пушистая киска. В какой-то момент переставшая голосить женщина, снова заверещала.

Она стиснула ноги в отчаянной попытке защититься от монстра.

Гадя улыбнулся и замурлыкал себе под нос: «Ты ж меня, ты ж меня пидманула, ты ж меня, ты ж меня пидвила, ты ж мене, ты ж мене молодому не дала, не дала».

Он вытянул свою сочащуюся гноем руку. Женщина истошно завопила и с ужасом глянула куда-то вниз. Гадя проследил ее взгляд и плотоядно улыбнулся: