Похороны викинга

Из Аин-Сефра мы промаршировали в Дуаргала, где были сосредоточены крупные силы алжирской армии. Оттуда нас выслали на юг, вероятно, для того, чтобы служить барьером, за которым будет разворачиваться и перестраиваться стоявшая в Дуаргала бригада. Таким образом, после бесконечных переходов по пустыне батальон растянулся по длинной цепи оазисов, сообщение между которыми поддерживалось патрулями на верблюдах. Эти патрули встречались на полпути между оазисами и обменивались приказаниями, информацией, папиросами и руганью.

В последнем из цепи оазисов, в оазисе Эль-Раса, наша полурота впервые встретилась с туарегами, и мы впервые испытали, что значит война в пустыне.

На рассвете арабы-верблюдовожатые прискакали из пустыни и сообщили, что видели в двадцати милях к югу от оазиса огни лагеря туарегов. Их лагерь был расположен на перекрестке двух караванных дорог.

Это самые старые дороги в мире. Они были стары, когда Иосиф прибыл в Египет, и пятьдесят столетий до наших дней по ним ходили те же люди и те же звери и так же оставляли в песке свои белые кости вехами этих дорог.

Наконец мы увидим противника – мы были вне себя от возбуждения. Наш маленький отряд, оазис и лагерь туарегов стали фигурами шахматной игры войны. Наш лейтенант Дебюсси выслал вперед небольшой отряд под командой сержант-мажора Лежона. Этот отряд был для батальона таким же заслоном, каким сам батальон был для стоявшей в Дуаргала бригады.

Нашей четверке повезло: мы были назначены в отряд Лежона. Мы шли по горячему рыхлому песку с винтовками наготове на юг, откуда прибыли наши арабы-разведчики.

– Что мы, собственно говоря: приманка на западне или протянутое вперед острие копья? – спросил Майкл театральным тоном.

– И то и другое, – ответил Дигби. – Кусочек мяса на конце копья.

И я подумал о том, что к вечеру многие из нас станут кусками мяса. Я не чувствовал себя подавленным или испуганным. Наоборот, я ощущал возбуждение и легкое нервное беспокойство. Такое, какое бывает, когда сидишь в углу боксерского ринга и ждешь, что бы гонг отметил начало схватки. Ни за что на свете я не согласился бы быть в другом месте, но вместе с тем думал о том, какое должно быть ощущение от попадания пули и есть ли какой-нибудь шанс со штыком справиться с пиками и саблями атакующих туарегов…

Сержант-мажор Лежон был великолепен. Никто не мог бы вести эту операцию лучше, чем он, и я не сомневался в том, что если с нами произойдет катастрофа, то, во всяком случае, не по вине нашего начальника. Мы вышли на низкий холм, усыпанный камнями. На его плоской вершине мы остановились и легли – все, кроме сержанта Лежона и нескольких разведчиков, высланных им на различные песчаные холмы, с которых открывался вид в сторону противника. Каждому из нас было поручено следить за каким-либо определенным участком. Моей задачей было следить за отдаленной фигурой одного из наших разведчиков. Маленькая фигурка дрожала и расплывалась в знойном воздухе, и смотреть на нее было нестерпимо больно. Глаза болели, и время от времени я вынужден был их закрывать и прикрывать рукой. Открыв их в десятый или двадцатый, раз, я вдруг увидел, что мой разведчик пополз, а потом, согнувшись, побежал к нам. Затем он остановился и подал сигнал: неприятель в виду.

Я доложил об этом капралу Болдини, и Лежон немедленно выслал некоего Растиньяка на холм слева, в тылу от нашей линии, а нас расположил стрелковой цепью по гребню холма. Через две минуты Растиньяк вдруг встал на вершине холма и выстрелил. К моему изумлению я увидел, что наши разведчики стали отступать не к нам, а к нему. Сперва они отступали медленно, а потом побежали. Еще через две минуты я увидел на далеких песчаных, дюнах перед нами мелькание каких-то белых одежд. Остановившись на холме, на котором был Растиньяк, разведчики открыли огонь по появившимся в отдалении туарегам.

Нам было приказано лежать и не двигаться. Между двух раскаленных камней я видел, как отдельные фигуры туарегов сливались цепью и как из этих цепей образовывалась внушительная масса. Они быстро скакали на верблюдах, и вскоре до нас донесся их пронзительный, угрожающий крик. Они кричали: «Уль-уль-уль-улла Акбар», и этот крик был как рев надвигающегося моря.

Маленький отряд разведчиков стрелял беглым огнем и, когда туареги подошли на расстояние километра, было видно, как в общей массе падали верблюды и всадники. Но масса продолжала нестись полным ходом, передние стреляли с седла, а остальные размахивали саблями и пиками и ревели.