Похождения бравого солдата Швейка

Свидетельство Ольбрахта позволяет даже высказать предположение о местах событий, которые происходили бы в задуманных, но не написанных частях романа. До границ Китая Швейк мог дойти только с чехословацким корпусом или с Пятой армией. В этой армии служил и сам Гашек. Похоже, что Швейк и некоторые другие герои романа, например, Марек (образ во многом автобиографичный), повторили бы тот же путь, что проделал сам писатель, — от Поволжья до Байкала. Нечто подобное, кстати говоря, мы наблюдали и в первых частях романа, герои которого, двигаясь к фронту, точно повторяли маршрут самого Гашека. Автор даже сверялся иногда с картой, когда диктовал текст (ошпарив руку, Гашек одно время не мог писать и вынужден был нанять писаря). Львовский исследователь Я. Гашека И. М. Лозиньский специально проверил, насколько описания в романе чешского писателя соответствуют топографии и топонимике Галиции, и лично побывал в тех местах, которые описывает Гашек. Оказалось, что за вычетом отдельных незначительных отклонений в названиях населенных пунктов (например, Золтанец и Жовтанцы), к тому же вызванных скорее всего расхождением в украинском, польском и австрийском их наименованиях и обозначениях на картах, Гашек предельно точен. Он последовательно воспроизводит маршрут своей воинской части. Существует даже безымянное озерко близ Фелыптина (в момент публикации статьи Лозиньского — селение Скеливка Старосамборского района Львовской области) на левом берегу реки Стривигори, возле которого Швейк переодевался в обмундирование русского солдата[730]

. Точное соблюдение маршрута похода 91-го полка в романе Гашека подтверждает по архивным материалам и картам и Я. Кржижек[731]

. Естественно полагать, что Гашек и дальше придерживался бы знакомого ему пути, которым он прошел сам. Впрочем, это лишь попутные и дополнительные соображения.

С любопытной, хотя и далеко не подтвержденной гипотезой выступил живущий в Геттингене эмигрант из Чехословакии Павел Ган. Им высказано предположение, не собирался ли и сам Гашек вместе с Чжен-Чжан-хаем отправиться после России в Китай. Павел Ган вообще пробует построить собственную версию политических взглядов Гашека, полагая, например, что весной 1918 года он оказался близок к настроениям российских левых коммунистов и эсеров-максималистов, которые, с одной стороны, выступали против Брестского мира, за продолжение войны с Германией и Австро-Венгрией, а с другой — ориентировались «на демократическое развитие советской власти» в противовес линии Москвы на твердую диктатуру. Позиция Гашека «в этом конфликте между побеждающей “диктатурой пролетариата” коммунистов-ленинцев (представленной тогда в Симбирске Варейкисом, а в районе Казани Троцким) и насильственно подавленной демократией в советах (представленной в Самарской губернии Дорогойченко)»[732]

объясняет, по мысли Гана, и поведение Гашека летом 1918 года, когда он оказался вне Красной Армии и, скрываясь под Самарой, под держивал связь с такими лицами, как Николай Кочкуров (Артем Веселый), Дорогойченко и т. п. Для такого предположения, видимо, есть известные основания, хотя далеко не со всем тут можно согласиться. Что касается попытки Гана объяснить интерес Гашека к Китаю его сочувственным отношением к анархистским течениям в общественно-политическом движении там, она фактически ничем не подтверждена и выглядит надуманной. Неизвестно даже, слышал ли Гашек что-нибудь об этих течениях, не говоря уже о том, что никаких анархистских симпатий в 1919–1920 годах у Гашека никем не отмечено. Но за исключением этой мотивировки предположение Гана достаточно правдоподобно.

Итак, Швейк побывал бы, видимо, и в Китае. На этом, судя по всему, и заканчивалась бы одиссея гашековского героя. Восстановить ее, как мы убедились, можно лишь в самом общем виде. Любые попытки представить что-то более конкретно с неизбежностью повлекли бы за собой своевольные додумывания и уже выходили бы за пределы правдоподобных гипотез.