Похождения бравого солдата Швейка

«Швейк» — один из первых антивоенных романов XX века. Как отметил чешский писатель-коммунист Иван Ольбрахт, раньше всех понявший гениальность этой книги, его соотечественнику, в отличие от других антивоенных авторов, «не приходилось превозмогать в себе войну и внутренне одерживать победу над ней. Он стоял над ней уже с самого начала. Он смеялся над ней». Это чувство превосходства над войной выросло у Гашека из сознания, что полупризрачный, гротескный мир живых мертвецов, карикатурный кошмар прошлого неминуемо будет развеян освежающей бурей народной революции. Недаром вольноопределяющийся Марек пророчествует: «Ныне героев нет, а есть только убойный скот и мясники в генеральных штабах. Погодите, они дождутся бунта. Ну и будет же потасовка!» Прошлое изжило себя, и народ — единственная реальная общественная сила — уже отчетливо сознает это. На контрасте мнимой и подлинной исторической реальности и построен весь роман, целиком пронизанный предчувствием крушения старого мира.

«Жизнь — не школа для обучения светским манерам», — предупреждал Гашек читателя. Дело, однако, не только в откровенной манере изъясняться, присущей его героям. Лишь немногие произведения мировой литературы могут сравниться со страницами комического эпоса чешского писателя по откровенности изображения ужасов войны и народных бедствий. Но смех Гашека превозмогает самое смерть, ибо это смех бессмертного и вечно возрождающегося народа. И не случайно в книге упоминаются «Декамерон», Дон-Кихот и Санчо Панса, добродушный великан Гаргантюа, рожденный фантазией «старого веселого Рабле». Гротескный и вместе с тем подчеркнуто плотский реализм романа, предвосхищающего революционное возрождение народа, непосредственно связан с традициями литературы Возрождения.

В «Похождениях бравого солдата Швейка» соединились, образуя синтез более высокого качества, две ведущие художественные линии довоенного творчества Гашека: фольклорно-очерковая и сатирико-гиперболическая. Отсюда две большие группы персонажей: реалистические портреты людей из народа и карикатурные маски столпов Австро-Венгерской монархии. Впрочем, многие герои Гашека, принадлежащие и к верхам и к низам, сочетают в себе и реалистическую достоверность, и сатирическое преувеличение (Кац, Дуб, Биглер, Балоун, Водичка). Так создаются социально-психологические типы, характерные для традиций реалистической сатиры XIX века (в чешской литературе наиболее известный из них — пражский мещанин пан Броучек, герой юмористических повестей Святоплука Чеха «Невыдуманная экспедиция пана Броучека на Луну» и «Новая эпохальная экспедиция пана Броучека, на этот раз в 15-е столетие»). Взаимодействие двух полюсов — социальной типизации и гротескного преувеличения — составляет и внутреннюю диалектику образа Йозефа Швейка.

Социальную сущность образа Швейка наиболее глубоко раскрыл Юлиус Фучик.

«Швейк, — писал он, — это типическое изображение простого чешского человека, который не имеет большого политического опыта и не прошел через просвещающую школу фабрики, но у которого «в крови» сознание, что «все гнило в Датском королевстве» и что «долго так продолжаться не может». Швейковщина — это прежде всего личная самооборона против безумия империализма, но вскоре эта оборона превращается в наступление. Своей пародией на исполнительность и своим народным остроумием Швейк разлагает с трудом поддерживаемый мистический авторитет реакционной власти: он как червь подтачивает реакционный строй и весьма активно — хотя и не всегда абсолютно сознательно — помогает разрушать то, что было воздвигнуто на фундаменте угнетения и бесправия. Эволюция Швейка, напоминающая эволюцию Гашека, подводит его вплотную к полной политической сознательности, и прямо чувствуешь, как в определенный момент он проникнется серьезностью, не перестанет балагурить, но при этом, когда дело примет соответствующий оборот, будет чрезвычайно серьезно и основательно сражаться».

В Швейке великолепно воплощено нежелание народных масс мириться с «безумием империализма». Вот почему он, до мозга костей чех, в эпоху войн и революций стал интернациональным типом.

Но в поведении и рассказах Швейка есть черты, которые не укладываются в рамки разумного и логически объяснимого. Между тем именно в столкновении с этим подчас наигранным идиотизмом Швейка особенно наглядно выступает действительный идиотизм антинародной власти. Современный чешский литературовед Милан Янкович правильно расшифровывает суть этой стороны романа как «ощущение бессмысленности буржуазного мира» и стремление выразить ее с помощью «элементов абсурдности в художественных приемах».