Похождения одного благонамеренного молодого человека, рассказанные им самим

За обедом господин Рязанов казался совсем не таким, каким был в кабинете. Перед женой он как-то притихал, бросая на нее беспокойные взгляды, полные любви и нежности. А она как будто не замечала их и капризно делала мины, когда господин Рязанов в чем-нибудь не соглашался с ней. Нельзя было не заметить тотчас же, что эта барыня - избалованное существо и в доме играет первую роль. С мужем она была снисходительно-любезна и, казалось мне, холодна. За обедом она два раза меняла дни отъезда и наконец решила, что уезжает через восемь дней.

- Это решение, надеюсь, последнее? - ласково пошутил Рязанов.

Рязанова сделала недовольную гримасу и ответила:

- Последнее!

Володя кинул на мачеху быстрый взгляд, в котором нельзя было заметить привязанности.

Предстояло объявить о моем отъезде Софье Петровне. Я рассчитывал проститься с ней навсегда, хотя, разумеется, не думал говорить ей об этом, чтобы не расстраивать понапрасну бедную женщину, привязавшуюся ко мне. Возвратившись от Рязановых, я прошел к ней в комнату. Она сидела на диване печальная, с заплаканными глазами. При входе моем она вытерла глаза и радостно улыбнулась.

- Ты что это... плачешь, Соня?..

- Нет... нет... ничего... Так взгрустнулось...

- А я на лето работу нашел, Соня! - проговорил я, обнимая ее.

Она вся встрепенулась и быстро спросила:

- Здесь... в городе?..

- Нет, какая летом в городе работа! Я еду в деревню приготовлять одного птенца в гимназию... на три месяца! - поспешил я прибавить, заметив, как Соня бледнеет.

- Так ты, значит, оставляешь меня теперь, когда я... в таком положении!

- Соня... Соня! Ведь мне нельзя сидеть сложа руки, ты знаешь...

Но разве женщина понимает резоны?

- На лето!.. Лето ты мог бы отдохнуть... Наконец, и говорила тебе: не стесняйся, у меня есть деньги...

- Я на чужой счет жить не привык!

- На чужой счет? Разве ты со мной считаешься?..

- Ты сама, Соня, не богачка, чтобы с тобой не считаться... И наконец, я должен помогать матери... Бросим лучше этот разговор! - твердо сказал я. - Я приехал и Петербург работать, а не сидеть сложа руки. Надеюсь, ты не захочешь стать мне поперек дороги, если действительно любишь меня... У меня, Соня, впереди дорога широкая...

Она слушала, взглядывая на меня во все глаза, покачала головой и грустно усмехнулась.

- Люблю ли я?.. И тебе не стыдно сомневаться?

- Так если любишь - не удерживай и не делай сцен. А сцен не люблю!

Тогда Соня, по своему обыкновению, от упреков перешла к извинениям. Она склонила голову на мою грудь и, нервно рыдая, просила прощения.

- Ты прав, ты прав, Петя, - прерывая слова всхлипываниями, говорила она. - Я гадкая женщина... я эгоистка... и мешаю тебе... Поезжай, милый мой, поезжай... Как ни тяжело мне будет прожить без тебя три месяца, но я вытерплю, все вытерплю...

Она уверена была, что я вернусь.

- И когда ты вернешься, Петя, - продолжала она, улыбаясь сквозь слезы, - когда вернешься, ты увидишь, какая у тебя будет комната! Я отделаю тебе большую комнату, в которой теперь живет генерал... Я его попрошу выехать... У тебя будет превосходный кабинет... Я поставлю туда новую мебель... Ты какую хочешь обивку... зеленую или синюю?.. Что же ты молчишь?..

- Все равно...

- Ну нет, не все равно... Синюю лучше... Я куплю хорошего репсу, и к твоему приезду все будет готово... Обои тоже новые, под цвет мебели... Гардины, знаешь, с узорами... Ты увидишь, как будет хорошо.

Я не мешал ее веселой болтовне и не спешил разрушать ее надежд. А она, раз попавши на любимого своего конька, продолжала на ту же тему, рассказывала, как можно летом выгодно купить подержанную мебель и всякие вещи, и рисовала одну за другой светленькие картинки нашей будущей жизни. Она не отдаст ребенка, но он не будет меня стеснять... Кормить она будет сама, а как ребенок подрастет, мы непременно поедем на дачу на Крестовский остров.

- Ты непременно полюбишь его! - говорила она, краснея, в каком-то волнении. - Ты ведь добрый.

Глупая! Она и не понимала, как резала мое ухо эта болтовня о дешевой мебели, светленьких обоях и даче на Крестовском! Она с восторгом рассказывала обо всем этом, думая, вероятно, что я всю жизнь просижу на мебели из Апраксина двора и что дача на Крестовском составляет для меня недосягаемую прелесть. Впрочем, и то: я беден, так как же мне не мечтать о дешевой мебели и светленьких обоях?

Бедная женщина с обычной своей аккуратностью собирала меня в дорогу и, утирая набегавшие слезы, укладывала в чемодан платье, белье и несколько книг. Она непременно хотела меня проводить на железную дорогу, и мне стоило немалых трудов отговорить ее от этого, доказывая, что присутствие такой "хорошенькой" женщины, как она, может уронить меня в глазах Рязанова.

- Ты скажи, что я твоя сестра, - настаивала она.

- Он знает, что здесь у меня сестры нет.

Она наконец согласилась на мои доводы.