Похождения одного матроса

– А ошибкой дитю пристрелил. Целил, значит, в фургон, в человека, и рука, что ли, дрогнула, но только дитю убил. И, как увидал он этого убитого дитю, бросил это самое дело… и скрылся из этих мест… И только через несколько лет поступил в дилижанщики… И стал первым дилижанщиком… И пассажиров бережет и этих самых агентов изничтожает… Ненавидеть их стал… И те его не любят… Однако редко на его дилижанс нападают… Знают, что он стрелок отличный и винтовка у него, брат, на редкость.

Правда ли это была, или же кем-либо сочиненная сказка, обратившаяся потом в легенду, трудно было сказать, но что в те времена на большой дороге между Денвером и Сан-Франциско о Старом Билле ходила такая молва, в этом Чайкину пришлось убедиться и потом.

К восьми часам фургон поднялся на перевал. Оттуда дорога спускалась в равнину.

– Ну, садитесь, джентльмены… Теперь поедем рысью… И ружья можно положить… А на случай чего револьверы в кармане… Не так ли, Дун?

– Правильно, Билль. И нож вдобавок за кушаком! –

прибавил Дунаев, указывая на пояс.

– Вы, я знаю, бывалый… А все-таки сдурили.

– Знаю, знаю… Извините, Билль…

– Теперь этим молодцам вы задали заботы! – сердито сказал Старый Билль.

Он остановил мулов, и все сели в фургон.

Канзасцы хотели было дать место Дунаеву, но он, к их удивлению, сел рядом с Чайкиным, лицом к двум молодым канзасцам.

– Вам, Дун, неудобно… Садитесь к нам. Место есть! –

предложил один из них.

– Мне и здесь хорошо… благодарю вас! – ответил Дунаев.

Канзасцы опять переглянулись, и Чайкин заметил это.

ГЛАВА XVI

1

Между тем фургон спустился с горы и поехал по красивой зеленой равнине, полной цветов. Дорога была отличная, и в фургоне почти не трясло.

– Ну, земляк, теперь можно и про твое житье-бытье продолжать. Очень ты любопытно все обсказываешь про

Америку! – проговорил Чайкин.

– Да, братец ты мой, вольная сторона… И всякого народу здесь есть. Со всяких стран сюда приезжают – счастия искать. А главное – нет прижимки. И коли ты себя соблюдаешь, тебе все дороги открыты, даром что ты из простого звания… Да здесь звания не разбирают… Сегодня ты, скажем, дрова пилишь, а завтра тебя выберут в сенаторы, и никто не удивится… Наш один российский тоже на большую должность попал… после пяти лет, когда настоящим американцем стал, с правами, значит.

– И ты американец?

– Форменный… Хоть в губернаторы могу! – добродушно рассмеялся Дунаев. – Я ведь уже седьмой год как здесь… И если правду тебе говорить, так еду во Франциски жениться.

– На американке?

– На американке… Обученная! В школе была. Здесь, братец ты мой, все должны обучаться… Хочешь не хочешь, а учись!.. Свадьбу справлю и открою мясную… Надоело скот гонять… Ты на свадьбу-то ко мне приходи. Ужо я тебе и адрес дам…

– Приду беспременно… А ты, Дунаев, сказывай про свою жисть-то здесь…

– Да на чем я тогда остановился?

– А как ты Мошкиным компаньоном был и как он тебя вызволил… А по какой причине, ты и не объяснил…

– По какой причине?. А из-за пьянства. Я, братец ты мой, на конверте первый пьяница был! Запоем пил до последних сил. И чуть бы я не пропал, кабы не добрые люди… Ну, так слушай, Чайкин, как все это вышло. Я расскажу тебе, как я в самом начале закурил в этой Америке.

Думал, порки за поркой не будет… валяй вовсю… И

вальнул…

Дунаев на минутку примолк, откашлялся и продолжал:

– Месяц это либо полтора этак жил я по-хорошему.

Работал на пристани, и босс меня первым рабочим считал, и у чехов в полном, можно сказать, удовольствии находился. Добрые люди были: и чех и жена его, чешка. Он столяр был, а она шитьем занималась. Ладно. Жил я таким манером и вовсе напитками не занимался. Потому в будни некогда: придешь домой, пообедал, да и спать. А по воскресеньям, когда, значит, шабаш, я около чехов остаюсь.

Они непьющие, и мне нежелательно. Так только за обедом пивка кружки две выпью с чехом, – вот и всего…

Дунаев остановился… Он увидал карты в руках у одного из канзасцев и вдруг обратился к вчерашнему партнеру:

– А хотите сыграть? Мне хочется рискнуть на одну карту.

– С большим удовольствием. На одну так на одну. Какая будет ставка?

– Двести долларов.

– Ставьте карту.

– Нет, ставьте вы, а метать буду я…

– Зачем же вы? Вчера метал я.

– А сегодня хочу я! – настаивал Дунаев.

Билль обернулся и сказал:

– Так-то оно правильнее будет… Вы сообразительны, Дун…

– Я не люблю понтировать… и никогда не понтирую! –

сказал канзасец.

– Так, значит, не хотите?.

– Метать могу, а понтировать нет…

– Ну, ладно, мечите. Позвольте-ка колоду!

Дунаев внимательно пересмотрел карты.

– Ставьте деньги! – сказал он.

Игрок бросил двести долларов. Вынул и положил на пустой ящик такую же сумму и Дунаев.

– Готово? – спросил он.

– Готово.

– Так позволите снять?

– Извольте.

– Опять на даму, что ли, поставить? – воскликнул Дунаев.

И, вынув из колоды пятерку, положил на нее двести долларов.

– Угодно открыть карту? – спросил банкомет.

– Нет, зачем же. Мечите втемную. Хочу попробовать счастия на темноту…

– Будь по-вашему…

Билль про себя выругал русского простофилю, который заранее объявил карту, и обернулся, чтобы посмотреть на игру.