Похождения одного матроса

– А ведь какой исправный и тихий матросик был этот

Чайкин, и как все его любили… мухи не обидит! А знаете ли, почему он остался здесь?

– Почему? – автоматически спросил старший офицер.

– Потому, что опоздал на шлюпку с берега и боялся, что будет наказан.

Старший офицер молчал.

– Вы сердитесь, Петр Петрович?. Что ж, сердитесь… а я наконец не мог… И то молчал, позорно молчал два года, а теперь вот… выпил… и все вам выложил…

– Я не сержусь, Иван Николаевич! – тихо ответил старший офицер и прибавил: – Вы должны были сказать то, что сказали…

– То-то, должен был… И знаете ли что, Петр Петрович?

– Что?

– Теперь у меня как будто гора с плеч упала, и мои отношения к вам стали легче… По крайней мере вы знаете, как я думаю…

– Я знал… И знаю, что все мичманы так же думают… А

Чайкина жаль… Тихий, исправный матрос был… Только щуплый какой-то и боялся очень наказаний… Я, может быть, его бы и простил тогда…

– Он этого не мог знать…

– Разумеется, не мог… А откуда вы знаете, что он опоздал тогда на шлюпку и от этого остался здесь? –

спросил вдруг старший офицер.

– Вчера его капитанские вельботные видели.

– Небось нищенствует здесь?.

– Никак нет, вашескобродие! – вдруг не выдержал

Чайкин и, поднявшись со скамейки, почтительно поклонился, приподнявши свою шляпу.

Оба офицера глядели на Чайкина изумленные. Казалось, хмель выскочил из их голов.

– Ты… Чайкин? – спросил старший офицер, настолько ошалевший при виде беглого матроса в образе приличного джентльмена, на котором статское платье сидело, пожалуй, не хуже, если не лучше, чем на нем самом, что не сообразил нисколько своего вопроса.

– Точно так, вашескобродие!

– Здравствуй, Чайкин! Очень рад тебя встретить! –

приветствовал его молодой лейтенант.

– И я очень рад, что довелось встретиться с вашим благородием.

– Что ты тут делаешь? – спросил строго старший офицер.

– Служил матросом, вашескобродие.

– Где?

– На купеческом бриге, вашескобродие.

– А теперь?

– Поступаю на ферму.

– И хорошо тебе здесь? – задал вопрос молодой лейтенант.

– Очень даже хорошо, ваше благородие.

– Хорошее жалованье получал матросом?

– Сперва пятнадцать, а как сделался рулевым, двадцать пять долларов, ваше благородие.

– И по-английски выучился?

– Выучился.

– И, кажется, газеты читаешь? – спрашивал лейтенант, заметивший газету, торчавшую из кармана пиджака Чайкина.

– Читаю… Любопытно, что на свете делается, ваше благородие.

– И как ты поправился… Загорел… Совсем молодцом стал! – ласково говорил Погожин.

– Спасибо на добром слове и за то, что вы о матросах только что изволили говорить, ваше благородие! Бог за это вам счастия пошлет!.. – взволнованно произнес Чайкин.

– И тебе спасибо, и тебе дай бог счастия, Чайкин.

– А за то, что и вы меня пожалели, дозвольте поблагодарить вашескобродие… И осмелюсь просить пожалеть и прочих матросиков… А затем счастливо оставаться, вашескобродие! Прощайте, добрый барин! – обратился

Чайкин к молодому лейтенанту.

И, снявши шляпу, он поклонился и ушел.

– Прощай, Чайкин! – крикнул ему вдогонку Погожин.

Несколько минут оба офицера стояли в молчании.

– Каков! – проговорил наконец старший офицер. – Ну, едем, что ли?..

Старший офицер поднялся мрачный, и два русских офицера молча пошли к выходу из сада, вдруг окутанного темнотой быстро спустившегося вечера.

2

Чайкин нашел дом, в котором он остановился с Дунаевым, не без расспросов у полисменов.

Наконец он поднялся на четвертый этаж и позвонил.

Ему отворила двери хозяйка квартиры, пожилая дама, и сказала, что без него приходил и спрашивал его какой-то молодой человек.

– А как фамилия?

– Спрашивала – не сказал.

– А какой наружности?

– Очень приятный джентльмен… Брюнет… Сказал, что завтра зайдет, и просил передать свое почтение.

«Верно, Дэк, не кто другой, и, верно, от Дунаева узнал о квартире», – подумал Чайкин, входя в комнату, и, усталый после ходьбы, бросился на маленький диванчик.

Незаметно для себя он уснул и около одиннадцати часов был разбужен своим сожителем Дунаевым.

Тот имел вид именинника и весело говорил Чайкину:

– Вечер такой чудесный, а ты, братец ты мой, спишь…

А я только что гулял… С невестой гулял! Толковали насчет лавки, – прибавил он.

– Столковались? – протирая глаза, спросил Чайкин.

– Одобряет. И отличная из нее выйдет торговка, я тебе, братец, скажу! Все, можно сказать, наскрозь понимает…

– Это что… А главное, душевная ли? – спросил Чайкин.

– Должно быть. Здесь, братец ты мой, душевность свою люди не так скоро оказывают, как у нас в России. Здесь на деле больше оказывается человек, а разговору не любят…

Ну, а ты что сегодня делал? Был насчет места? – спрашивал

Дунаев и стал раздеваться.

Чайкин рассказал, где был, и сообщил о встрече в саду со старшим офицером и лейтенантом Погожиным.

– Хочется и мне землячков повидать! – сказал Дунаев. –

И я завтра пойду на пристань; вместе пойдем… И толковитая, братец ты мой, моя невеста… Ах, какая толковитая… И умна понятием… И деньги мои к себе спрятала, чтобы целы были… «А то, говорит, ты опять ими хвастать начнешь!» – добродушно смеясь, снова стал нахваливать

Дунаев свою будущую подругу жизни.

– А Дэка видел?

– Видел. Кланяется тебе. Адрес взял.