…В прибрежном ресторане «Придуркис» города Лас-Упитанос к вечеру подавали русскую тушенку. В темном углу за отдельным столиком сидели двое — мужчина и молодая шикарная дама, достаточно хорошо одевающаяся, лет тридцати.
— Послушайте, мадам! Давайте без пошлости и лишних сантиментов! — вежливо сказал Штирлиц. — Мы не первый год знакомы и вы должны понять, что наши отношения уже вышли за рамки вечерних гуляний при Луне…
— Что вы хотите этим сказать? — вздрогнула Марианна.
— Не перебивайте, прошу Вас! — Вежливый Штирлиц щелкнул пальцами, подозвав тем самым официанта, и заказал пять банок тушенки. — Вы просто должны, дорогая, меня понять правильно! Марианночка, я человек не старый. Не скрою — и не молодой. Таких как ты за всю свою жизнь я перевидал не мало… Это и Кэт, и Анхен, впрочем, это не важно, мне знаете ли все равно… Сегодня — ты, завтра — Стефани из Австралии, потом… Любите ли вы меня?
— Я?! Да с какой стати! Я порядочная женщина! У меня муж есть.
— Жаль, очень жаль! Как говорят у нас в России: «Well not, so not!» И это ваш окончательный ответ?
Марианна моргнула глазками и почувствовала, что не может владеть собой — Страсть ласкала ее ранимое сердце. Этот суровый мужчина откровенно говорил ей о чем-то возвышенном. Но она прекрасно понимала его. Море чувств наполнило ее грустную душу. Ей казалось, что в этот миг она сделает все, чтобы согласиться. Но суровый облик мужа отталкивал ее в безграничную пропасть, в которой было все — боль, унижения и рабская покорность идеалам супружеского брака.
— Вы мне не ответили! — мягко пробубнил Штирлиц, взяв руку девушки.
— Я… — что-то тяжелое и непонятное заставляло ее молчать. Жизнь казалась ей слишком сложной. Смерть — ужасно простой. Нет, она не думала о пустоте! Не это двигало на нее страх. Страсть — вот то чувство, c которым она не могла бороться. Но эти глаза — глаза настоящего мужчины приказывали ей: «Покорись!» и она сдалась. — Хорошо! Где бланк?
— Он здесь, — сказал Штирлиц и вытащил из внутреннего кармана пиджака типовой бланк вступления в КПСС. — Давно бы так! И его заставим.
— Кого? Луиса?
— А ты как думала, крошка! — грозно сказал Штирлиц, взвешивая в руке свой любимый кастет.
А Луис Альберто в это время закладывал третью ветвь. «План — он всему план. Планы надо выполнять!» — постоянно себя подгонял дорогой товарищ Альберто. Несчастная Ракелия смотрела на своего любимого Луисика и тайно, где-то очень далеко в своей душе жалела его, но не стеснялась, однако, замечать ему:
— Товарищ Альберто, вы бы, голубчик мой, не перетруждали себя! Ведь после ваших строек никакой любви!
На что великий строитель отвечал:
— Уйди, родная! А то плитой зашибу.
Такую грубость она прощала ему и продолжала любить с еще большим чувством ревности, тем более, поводов для этого было предостаточно: до приезда Штирлица, виллу Альберто посетила молодая артистка из России, представившись Донной Розой по кличке Альвадорес, она что-то спела о любви, по-женски посплетничала о диких обезьянах Бразилии и полностью покорила Луиса. В ту ночь Ракелия сидела на верхушке пальмы и наблюдала за окном товарища Альберто. То, что она видела было ужасным сном, напоминающим кошмар на улице Вязов: Донна вцепилась в горло Луиса и, похоже, ставила ему смачный засос, что сильно нравилось Луису, так как он в это время грубо лапал зад Розы. Эта сцена длилась достаточно долго, так долго, что Ракелия уснула, так и не увидев конца. Под утро в комнате уже никого не было, а под пальму по-большому оправлялся товарищ Штирлиц, приехавший поздно ночью по заданию ЦК для вербовки тайных агентов. Ракелия «рыбкой», как птичка, спорхнула вниз и c плачем поведала Штирлицу о своих душевных муках. Штирлиц пообещал разобраться, но с условием, что Ракелия вступит в партию и станет первым тайным бразильским агентом товарища Исаева. Ракелия была женщиной хоть и легкого поведения, но мозги в голове у нее водились, и поэтому она быстро согласилась, успокоилась и, как бы в доказательство своей преданности, отдалась Максиму Максимовичу в ночь, когда в Кремле шло заседание XXVI съезда партии.
ГЛАВА 2. ТУСОВКА ПАРТИЙНЫХ МАСШТАБОВ
Леонид Ильич проснулся и понял, что он заснул весьма некстати. Трибуна, на которую облокотился товарищ Брежнев, была выбрана им для отдыха не совсем удачно. В зале был слышен громкий гул и каждый из присутствующих занимался своими делами. Генсек зорко осмотрелся, мягко причмокнул и, наконец, заставил обратить на себя внимание. Воцарилась тишина, дорогой Леонид Ильич продолжил чтение: