Похождения в Париже [HL]

Я убрал руку, подбородок женщины опустился, вернувшись на прежнее место. Вдруг я понял, что дышу слишком часто. Я отступил на шаг, скрестил руки на груди и закрыл глаза, попытавшись взять под контроль учащенное биение сердца и нарастающий шум крови в ушах. Голова шла кругом. Я почувствовал, как подкашиваются ноги, но успел схватиться рукой за стол, прежде чем упал.

Я узнал женщину. Видел ее фотографию в квартире в Марэ. Это была Катрина Ам, владелица картины.

Я метнулся в спальню — и откуда взялась эта резвость? — распахнул двери гардероба. На дне лежала дорожная сумка с кое-какими воровскими инструментами, настоящими паспортом и водительским удостоверением. Я бросил в сумку кое-что из одежды и чистого белья, все лекарства, призванные бороться с артритом, прошел в туалет, встал на сиденье унитаза и, подняв облачко пыли, извлек из шкафчика остатки наличных, полученных у Пьера, и пластиковый пакет с набором гребешков и отмычек. Поспешил в гостиную, отправил в сумку записи, связанные с романом, над которым работал, ноутбук и роман Хэммета в рамке. Проверил ящики стола, задвинул, не обнаружив в них ничего нужного, оглядел комнату, пытаясь понять, не упустил ли чего. Решил, что нет, самое необходимое собрал. Комната начала вращаться перед глазами, я заткнул руками уши, опустил голову, принялся глубоко дышать. Нет, нет, не время сейчас падать в обморок, убеждал я себя. Надо спасать собственную шкуру.

Расправив плечи, я уставился на выбранную наугад точку в дальней стене и в последний раз прошел мимо тела мертвой женщины, боясь бросить на нее даже случайный взгляд. Подхватил картину с пола, торопливо запер за собой входную дверь и направился вниз.

Консьерж появился из-под стойки в тот самый момент, когда я вышел в вестибюль. От неожиданности я чуть не выпрыгнул из штанов. Рот раскрылся, я непрерывно мигал. Консьерж нерешительно улыбнулся. Я загнал вниз запрыгнувшее в горло сердце, откашлялся и на ломаном французском спросил, не приходил ли кто ко мне в течение дня.

Консьерж покачал головой и сдвинул брови, словно ему передалась моя озабоченность. Я посмотрел на стойку, жалея о том, что не стоят на ней мониторы системы видеонаблюдения, которые могли бы снять с меня все подозрения. Только один экран, и показывали на нем какую-то французскую телевикторину. Я вновь посмотрел на консьержа, который уже заметил, что в одной руке у меня сумка, а в другой — картина, гадая, о чем бы еще стоило его спросить. В голову ничего не лезло, кроме мыслей о том, что выгляжу я уж очень подозрительно, поэтому я постарался улыбнуться консьержу. Поблагодарил его, покинул здание и быстро зашагал по улице.

Чертовски раздражало отсутствие в доме системы видеонаблюдения и тот факт, что консьерж не заметил незваных гостей, посетивших мою квартиру, но я надеялся, что он все-таки сможет обеспечить меня каким-то алиби. Я не мог вспомнить, видел ли его за стойкой, когда пришел домой десятью минутами раньше, но он, возможно, меня видел. А с учетом того, что Катрина Ам уже минимум час как умерла, его показания вычеркивали меня из списка подозреваемых. Я даже подумал о том, чтобы вернуться и справиться у консьержа, видел ли он, как я входил в дом, но потом понял, что идея глупая. Если бы я это сделал, со стороны все выглядело бы так, будто я пытаюсь подготовить его к вопросам грядущего полицейского расследования.

А в том, что будет полицейское расследование, я не сомневался. Собственно, меня удивило, что полицейские не прибыли до того, как я успел покинуть квартиру и дом. Потому что очень уж кто-то пытался меня подставить: Катрина Ам убита в моей квартире, ее картина при мне, отпечатки моих пальцев — в ее квартире, если полиция сочтет необходимым их поискать. Я даже пил ее кофе. И ведь как ловко они все устроили! Так что вызывало удивление отсутствие полицейских сирен, подкатывающих к тротуару патрульных автомобилей и французских полицейских, требующих, чтобы я бросил сумку и картину на тротуар и распростерся на нем, чтобы они могли надеть на меня наручники. Объяснение я находил только одно: возможно, Бруно не видел, как я входил в подъезд.

Убийцей, конечно же, мог быть только Бруно. Лишь он и Пьер знали, что я побывал в квартире убитой женщины. Лишь он видел, как я, не надев перчатки, касался руками ее вещей. Помнится, я говорил ему, в каком районе живу, он знал мои имя и фамилию и выследить меня труда ему не составило. Черт, я даже научил его, как открывать замки без ключа.