Похвала подлости

Первый рейх. «Север, поняв неспособность императора Юлиана, убедил свои войска, над которыми он начальствовал в Славонии, что следует пойти на Рим и отомстить за смерть Пертинакса. Под этим предлогом он двинул войска на Рим и был в Италии раньше, чем там узнали о том походе. Когда же он явился в Рим, Сенат со страху избрал его императором, а Юлиан погиб. После такого начала Северу, чтобы подчинить себе все государство, оставалось одолеть два препятствия: одно было в Азии, где начальник войск Песценний Нигер заставил провозгласить себя императором, другое — на западе, где находился Альбин, который также тянулся к власти. Так как Север считал опасным объявить себя открытым врагом их обоих, он решил напасть на Нигера и обмануть Альбина. Последнему он написал, что, будучи избранным Сенатом в императоры, он хочет разделить с Альбином это достоинство, даровал ему титул Цезаря и по постановлению Сената сделать его соправителем; все это было принято Альбином за правду.

Однако потом, когда, победив и умертвив Нигера, Север устроил восточные дела и вернулся в Рим, он стал жаловаться в Сенате, что Альбин, не чувствуя признательности за оказанные ему благодеяния, предательски пытался убить Севера, почему Север вынужден отправиться в поход и наказать Альбина за неблагодарность. После этого Север выступил настиг Альбина в Галлии и лишил его государства и жизни» [63, с. 91].

Второй рейх.

Макиавелли: «Кто обманывает, всегда найдет такого, который даст себя обмануть» [63, с. 84].

«В июне 1573 года в Москву прибыл императорский гонец Магнус Паули. Вот как выглядит описание Варфоломеевской ночи в «речах» императорского гонца: «Король Францевский воевался с королем Нафарским, а воевавшись, умыслился злодейским обычаем, чтоб с ним помириться, а помирившися, зговорил сестру свою за Нафарского короля. И король Нафарский приехал на свадьбу, а с ним многие великие люди приехали. И король… зятя своего схватил и посадил в тюрьму, и ныне тот сидит в тюрьме, а людей его, всех бояр и дворян, всяких людей из женами и з детьми тое же ночи побил и до одинова, а и сказал, побил их для веры, что они не его веры;… всего в то время побил всякого человека и со младенцы до ста тысяч» [41, с. 225].

— 24 августа 1572-го года. Ночь накануне дня св. Варфоломея. Париж: «Кровь была пролита, и пролита в ту минуту, когда Гиз с целою свитою направлялся к дому адмирала (Колиньи. — Б. П., Е. П.).

Колиньи еще не спал. Он беседовал с окружавшими его кровать (после покушения на него неизвестными

лицами он выжил, но полученные им ранения вынуждали его соблюдать предписанный врачом постельный режим. — Б. П., Е. П.) друзьями, пастором Мерленом и хирургом Амбруазом Паре. Его ум был далек от всяких подозрений. Даже шум, послышавшийся со стороны Лувра, он приписал какой-нибудь весьма обыкновенной выходке Гизов. Но на этот раз его предположения обманули его. Шум послышался и подле дверей его дома, в комнату вбежал Корнатон и рассказал все. Адмирал поднялся с постели, и все бросились на колени. «Молитесь за меня, Мерлен, — сказал он спокойно своему пастору, — я давно ожидал этого», и, обратясь к дворянам, он попросил их спасать свои жизни. «Я предаю дух мой Богу», — произнес он и оперся на стену. В комнате остался лишь слуга адмирала, немец, все остальные убежали. Швейцарцы, охранявшие вход, были оттеснены, дверь в комнату Колиньи выломана, и в нее ворвалась шайка убийц, под предводительством Бема.

«Вы адмирал?», — спросил Бем.

«Я, — спокойно отвечал Колиньи. — Молодой человек, Вы должны уважать мои седины, мои раны. Вы не можете сократить дни моей жизни».

Его слова были напрасны. Не успел он произнести их, как шпага Бема

(заметьте, не кинжал, поскольку Бем — человек чести, доблести и благородных правил, разве мог бы он пойти с кинжаломна безоружного, раненого и престарелого?! — Б. П., Е. П.) пронзила Колиньи насквозь. Другим ударом Беем поразил его в голову. В то же мгновенье десяток шпаг засверкали над головою Колиньи и вонзились в него. Он был весь изранен.

Между тем Гиз ожидал внизу, у балкона, исхода предприятия.

— «Все кончено, Бем?», — спросил он.

— «Все», — отвечал Бем.

— «Выбросьте его тело. Мы хотим посмотреть на него сами».

Колиньи был выброшен. Он не был мертв. Он попытался приподняться, но новый, уже смертельный удар поверг его тело на землю» [59, с. 4–5]. Теперь уже — окончательно. Аминь.