Поклонник

Матвей, который сегодня снова во всем черном, встает и кладет на письменный стол ключи, прямо возле банки с увядшими тюльпанами. Он расстался с ними подозрительно легко.

– У тебя есть еще, – догадываюсь я.

– Ага, есть.

– Ты с ума сошел?

– Ну да, я же сказал, что свихнулся из-за тебя, отвечает он.

Как меня раздражает его демонстративно послушный тон. Глумливый.

– Я заявлю на тебя в полицию, – угрожаю я.

Не знаю, что еще делать. Он невыносим.

– Валяй, – разрешает Матвей. – Я тоже.

– И что ты мне предъявишь?

– Воровство. Ты своровала мое сердечко.

Господи, сколько глумления. Так и хочется заехать ему по носу!

– Ты идиот? – прямо спрашиваю я.

– Не думаю. А похож?

– Вылитый.

– Тебе не идет грубить, ты ведь ангел. Это заключено в твоем имени. Мама знала, как назвать тебя.

– Может быть, выйдешь? Я хочу переодеться, говорю я ледяным тоном.

– Не выйду. Не хочу.

Матвей ведет себя словно мальчишка и будто получает удовольствие от моих гневных взглядов.

– Будешь смотреть? – В моем голосе непередаваемое отвращение.

– Я уже все видел, – вырывается у него.

– Как это понимать? – поворачиваюсь я к нему.

– В своих мечтах, принцесса, – смеется он. Знаешь ли, не могу заснуть, если не представляю тебя без одежды.

– Выйди! – кричу я, потеряв терпение.

Матвей вздыхает, качает головой, но все же соизволяет покинуть мою спальню. Я надеваю домашние джинсовые шорты и майку, кое-как причесываю волосы и зачем-то капаю на запястье духи – не знаю, как они называются, но пахнут ирисом и мандарином. Потом иду в ванную – наскоро чищу зубы и умываю лицо. И только потом иду к Матвею.

В прихожей меня ждет несколько красивых смешанных букетов – свежая кровь для увядающей оранжереи в моей комнате. На кухне – какие-то невероятные пирожные из кондитерской и чуть остывший кофе в стаканчике.

– Купил по пути, – небрежно говорит Матвей. Не планировал заезжать к тебе, но не смог устоять перед соблазном увидеть тебя утром.

– Спасибо, конечно, – вздыхаю я. – Но ты бы не мог перестать покупать мне подарки?

– Это не подарки, принцесса. Это элементарная забота, – отмахивается Матвей и смотрит на свои дорогие часы. – Мне пора. Много дел. Вечером вместе поужинаем в гостях у моего друга.

Он не спрашивает меня, а ставит в известность. Сначала я хочу отказаться, а потом, вспоминая Стаса, соглашаюсь.

– Во сколько? – спрашиваю я.

Матвей говорит время и добавляет:

– Не думал, что ты так быстро согласишься. Готовился к длительной обороне. Рад, что не стала спорить со мной.

Он обнимает меня, прижимая к себе. Я закрываю глаза, и мне кажется, будто мы стоим на утесе, под которым колеблются покрытые жемчужной пеной волны. Запах северного моря сводит меня с ума. Я хочу упасть в него, чтобы его воды скрыли меня с головой от этого мира.

– Постой так со мной немного, – говорит Матвей, гладя меня по спине. – Когда ты рядом, это придает мне сил.

Я хочу, чтобы он поцеловал меня, как вчерашним утром, жду этого, а Матвей не спешит – просто гладит меня, играет с моими волосами, покачивает из стороны в сторону, но не целует.

Мои губы сохнут, будто они в песке. Пульс бьется где-то под ключицами, дыхание тяжелеет. Каждое его прикосновение будит во мне вулканы. А он не хочет их потушить.

Это приятная пытка, от которой море в моих запястьях начинает стучать нестерпимо громко. И мне кажется, что Матвей слышит шум его волн.

Я хочу поцеловать его сама. Ведь это так легко нужно просто дотянуться до его губ. Собрать с них звездную пыль и утолить свое желание быть ближе к этому человеку. Еще ближе. Еще.

«Прекрати», – думаю я. – Прекрати меня мучить, поцелуй! Тебе же это ничего не стоит». – «Тебе тоже», – кажется мне, будто я слышу его мысли.

Он целует меня в лоб – так невинно и почти трогательно, что мне становится неловко из-за своих фантазий, в которых Матвей делает неприличные вещи.

– Мне пора. Увидимся вечером, – говорит он, будто снова читая мои мысли. И, улыбнувшись, уходит.

А я остаюсь наедине со своими вулканами и цветами.

Глава 7

Часов до пяти вечера я снова рисую с непонятно откуда взявшейся страстью. Снова акварель в картонном футляре, снова остановившееся время, снова поток вдохновения – ломкий и тонкий, словно золотой волос. Мягкие кисти пылают в моей руке, спешат от одного угла холста к другому, то делают резкие мазки, то протягивают плавные линии. Я играю с палитрой, смешиваю цвета, распределяю свет и заполняю воздухом.

Оттенки в моей голове кружатся, словно слова молитвы. Ультрамарин. Кобальт синий. Ализарин малиновый. Изумрудно-зеленый. Голубой. Золотистый. Сиена жженая. Жженая умбра. Кадмий лимонный. Оранжевый. Средний желтый.

«Во имя святой сублимации», – усмехается демон. Я не хочу признавать, что он прав. Постепенно я набираю тональность – слой за слоем. Я всегда любила лессировку. Сколько же я не пользовалась ей…

Оттенки делаются гуще, плотнее, звучат темнее и глуше – моя акварель становится необузданной, и мне кажется, будто это не я рисую, а кто-то другой внутри меня.