Поклонник вулканов

Уильям почему-то решил, что у него духовное недомогание, принявшее форму безграничной страсти к чему-то смутному и экзотическому. Как хорошо тешить свое самолюбие! Как же тяжко, когда нельзя прижать к своей груди того, кого так сильно хочется обнять. Самое жгучее нетерпение — это сексуальная неудовлетворенность. Первому любовнику в его жизни было всего одиннадцать лет, когда они впервые встретились, и Уильям целых четыре года обхаживал и нежил его, пока в одно прекрасное утро их не застукали в постели мальчика. Отец мальчика, виконт Кортней, запретил Уильяму появляться в его доме и пригрозил судом, если он еще хоть раз приблизится к сыну. Вот тогда-то Уильям и пересек Ла-Манш и отправился на юг континента.

Он искал забвения в Старом Свете и с людьми более старшими по возрасту. Но никакая разница в летах и привычках не в состоянии утолить неуемный сексуальный голод по молодым. В Европе уже не осталось ни одного нецивилизованного местечка, где бы он чувствовал себя совершенно чужим. (Только потом он узнал о таких местах в воспоминаниях и рассказах других лиц.) На севере южных европейских государств Уильям опять вляпался в скандальную историю и снова был вынужден спасаться бегством: он воспылал любовью к пятнадцатилетнему отроку из знатного венецианского рода, но его отцу быстро стала известна их связь, и он в гневе дал Уильяму такого пинка, что тот кубарем покатился из города на самый юг полуострова, где очутился в волшебных неаполитанских кущах, в дремотном, одуревшем от апатии Неаполе и застрял там в сердце Кэтрин, изнывающей от одиночества.

Кэтрин чувствовала дуновение свежего воздуха, прилив новых сил и даже внешне стала более привлекательной (как заметил Кавалер). А Уильям под ее воздействием оправился от потрясения и тоже воспрянул духом. Они нашли себе приют, самый прочный оплот интимности: добровольно отгородились от окружения. Оба жадно стремились к уединению и общению только друг с другом.

Разумеется, они не становились одинокими в буквальном смысле слова. Как и подобает знатному и богатому англичанину, который по размерам своего богатства превосходил любого лорда, Уильям не мог совершать путешествие без гувернера, личного секретаря, доктора, мажордома, повара, кондитера, художника, зарисовывающего по указанию хозяина пейзажи, трех лакеев, мальчика на побегушках и прочих слуг. А у Кэтрин и Кавалера была многочисленная прислуга в городском дворе, на вилле рядом с королевским дворцом в Портичи и пятидесятикомнатном охотничьем доме в Казерте. Слуги имелись повсюду, они выполняли всевозможные работы, но подобно безмолвным черным фигурам в пьесах Ноха, выходящим на сцену лишь для того, чтобы подправить мудреный театральный костюм у персонажа или принести подпорку, их не замечали и с ними не считались.

Да, по сути дела, Уильям и Кэтрин были одни.

Их отношения, не лишенные трепетного возбуждения в предвкушении запретного, развивались на глазах Кавалера и даже с его благословения. Хотя они и не собрались доводить свои отношения до логического конца, все же это был любовный роман. Им было легче любить друг друга от того, что каждый из них не удовлетворился бы любовью к кому-то другому. И в самом деле, Кэтрин прожила в замужестве с Кавалером уже двадцать два года, но в сердечных делах оставалась несчастна. А Уильям, воспылав пылкой страстью к мальчику из своего круга, которого тщательно опекали и который не достиг даже половой зрелости, совсем не думал о возможных последствиях и не боялся, что кто-то может помешать их взаимной любви.

Полюбив друг друга, но будучи не в состоянии признаться в этом, они с готовностью вели общие разговоры о любви.

— Есть ли на свете что-то более жестокое и в то же время более нежное, чем любовь, — размышлял вслух Уильям. — Сердце настолько переполнено чувствами, что не может их выразить, а лишь мечтает и поет. Вам же знакомо это чувство, Кэтрин. Знаю, что знакомо. Если бы вы не знали, то не понимали бы так глубоко, что я переживаю, но вынужден скрывать от всех.

— Да, любовь — всегда жертва! — согласно восклицала Кэтрин, которая прекрасно знала, о чем идет речь. — Но тот, кто любит, находится в лучшем положении, нежели тот, кто позволяет себя любить.

— Нетерплю быть нелюбимым, — отвечал Уильям.

— Ах, — лишь томно вздохнула Кэтрин и припомнила свою долгую несчастливую жизнь, не имея права считать ее таковой, ибо все еще была признательна Кавалеру за то, что тот взял ее замуж. Думая о себе, как о невзрачной, некрасивой скромнице, убежденная, что мысли ее известны всем, — она испытывала глубокое уважение гадкого утенка по отношению к импозантному мужу, которого находила таким неотразимым из-за его длинного крючковатого носа, худых голенастых ног, решительных, не терпящих возражений высказываний и пристального строгого взгляда. Она любила весь его облик. Кэтрин все еще скучала по Кавалеру, если тот отсутствовал более суток, и испытывала робость, когда он входил в комнату и приближался к ней.

— Вы не осуждаете меня? — тихо спросил Уильям.