Покой

— Очень… очень люблю. Но знаете, в нашем доме эта мелодия считается несчастливой.

Мюмтаз серьезно посмотрел в глаза молодой женщины:

— Вы верите в такие вещи?

— Нет, то есть я не задумывалась. Конечно же, я, как все, смутно боюсь многих вещей. Но «Махур Бесте» воздействует на меня по-другому. Меня пугает ошибка, которую совершила моя бабушка. В нашей семье многие мучили окружающих из-за своих страстей. Меня с детских лет сравнивали с бабушкой; поэтому я много о ней думала, и, наверное, поэтому мне всегда хотелось жить разумом, а не чувствами. Однако, видимо, не судьба, что поделаешь? Моя дочь все равно родилась несчастливой.

— А Бехчет-бей тоже ваш родственник?

— Нет, только по мужу… Но он тоже был очень несчастен. У меня есть фотография Атийе-ханым! Это так необычно. Давайте не будем об этом говорить.

— Ихсан очень любит «Махур Бесте». Он научился у Тевфик-бея. Знаете, ваш дедушка написал великое произведение.

— Он хотел написать мелодию для дервишеских радений, а получилась эта мелодия «Бесте». — Она зажмурилась.

Мюмтаз смотрел на море пепельного цвета, на небо, по которому плыли почти одноцветные, прозрачные, как тюль, облака. А затем взглянул на молодую женщину, которая напоминала ему маленькие розовые побеги, дрожавшие в ветреную погоду у них в саду от собственной хрупкости. Внезапно из этой пепельной пустоты появился луч, который, словно благая весть о радостях жизни, незнакомых им обоим, осветил их лица. Побродив некоторое время, будто играя, по лицу молодой женщины, по ее рукам, луч пропал.

— Кажется, вы сегодня ночью совсем не спали.

— Нет, не спала. Фатьма прохныкала до утра.

— Как же вы ее оставили?

— Моя тетка настояла. Сказала, что, когда я уеду, девочка успокоится. Пришлось согласиться. Когда я рядом, Фатьма слишком капризничает.

— Вы сегодня очень грустны. Если бы я был на вашем месте…

— Если бы вы были… Но вы ведь не женщина, правда?

— Да, то есть… Если вы не сочтете за большую грубость… — ему и в самом деле хотелось разделить грусть с Нуран; он чувствовал себя очень неловко, и ему было грустно, что он не может этого сделать. Но именно его печальный вид заставил Нуран рассмеяться. Они сдружились. И эта дружба с первой минуты напоминала путешествие, к которому готовились много лет — настолько их внутренние миры были близки друг другу.

— Вы странный человек. Вы всегда ведете себя как ребенок или просто притворяетесь? — Про себя она подумала: «Может, правда, он полный дурак…»

Мюмтаз не ответил; только улыбнулся. Через некоторое время он спросил:

— Вы мне как-нибудь споете «Махур Бесте»? Я знаю, что у вас красивый голос. — Из головы у него не шли странные гнетущие мысли о «Махур Бесте», о любви, о смерти.

Нуран согласилась:

— Хорошо. Как-нибудь спою. — А потом добавила: — Вы знаете, у меня такое чувство, будто мы с вами давно знакомы. У нас так много общих друзей.

Мюмтаз ответил:

— Мне тоже так кажется. Настолько, что если мы однажды станем близкими друзьями, то мне будет ясно, что путь нашей дружбы предначертан задолго до нашего знакомства.

Потом они заговорили о чем-то другом. Ее улыбка пленяла Мюмтаза. Ему хотелось долго смаковать это чудо. Он принялся рассказывать ей разные забавные истории. В какой-то момент он заметил, что все время использует репертуар Ихсана. «Значит, я все еще поверхностен… Еще не нашел себя…» Он не знал, что на самом деле стоит на высоком пороге нового этапа своей жизни.

В этой зрелой, изящной, прекрасной женщине было нечто столь чарующее и при этом очень светлое, словно сад, где царит солнце, что ему открылось все, чего он прежде в себе не знал и не замечал; оказалось, все это было занято прежде чем-то неважным и, наполнившись с ее появлением, зрело, чтобы излиться. Каждая мысль менялась, словно от прохлады отрезвляющего пробуждения, а маленькие таинственные волны, набегавшие из глубин его существа, напевали забытые песни жизни. Эта беззвучная музыка звучала в них обоих, поднимаясь в каждом из них из глубины души на поверхность, к лицу, и Нуран, волнуясь, чтобы не обнаружить своих чувств, выглядела печальнее, чем была; Мюмтаз — напротив, пытался в волнении скрыть свою природную стыдливость и выглядел чрезмерно смелым и беззаботным.

Любовный опыт, имевшийся у Мюмтаза до этой встречи, не заходил дальше нескольких пустых приключений и нескольких дружеских связей, свидетельствовавших, скорее, о его стремлении отдаться на милость всем ветрам. Все эти связи представляли собой различные поверхностные проявления не столько того, что входит в жизнь мужчины с появлением женщины, сколько его собственной скуки и мелких желаний, иными словами, то была цепочка небольших интрижек и незначительных увлечений. Можно сказать, что он еще не ощущал подобных потребностей и никогда не мечтал ни о чем подобном. Отношения с женщиной представлялись ему в виде дружбы с Маджиде, в виде нежности со стороны тетки, в виде того, чего он лишился со смертью матери прежде, чем оказался в доме Ихсана, и в виде того, что было обретено благодаря и тому и другому.