Покойный просил цветов не приносить

Пальцы у него были толстые и плохо гнулись. Поудобнее устроившись на стуле, он старательно набирал цифры. Его я ненавидел тоже.

— Инспектор занят. Не могли бы вы немного подождать?..

— Нет! — рявкнул я.

— Доцент Бакке говорит, что нет. — невозмутимо сообщил он.

Ответа Карла Юргена я не услышал.

— Можете подняться, — сказал вахтер и положил трубку.

Но, очутившись перед Карлом Юргеном, я не знал, с чего начать.

— Карл Юрген, я сам не знаю.

— Сядь, — сказал он.

Закон и Медицина пользовались в разговорах со мной одними и теми же словами.

«Сядь», «подумай хорошенько».

Я сел.

— Я уже подумал, — сказал я. По крайней мере, этой фразой я его опередил. Я был зол на всех, я ненавидел всех и вся.

Карл Юрген молчал. Он был слегка удивлен. Холодные серые глаза с минуту глядели поверх моей головы, потом их взгляд устремился куда-то в сторону. Но Карл Юрген не произносил ни слова.

Он, очевидно, решил, что у меня истерический припадок, и, в общем, у него были основания так подумать. Но сам-то я не видел себя, сидящего в этот злосчастный день в управлении полиции на Виктория-Террасе. И меня страшно злило, что Карл Юрген считает себя вправе зачислять меня в истерики. Он ведь не имеет представления о том, что я пережил. Он вообще ни о чем не имеет представления. Сидит себе и смотрит умным, холодным и самоуверенным взглядом. Но я сейчас разрушу эту самоуверенность. Сейчас, сию минуту от твоей самоуверенности и твоего самообладания не останется и следа, злорадно думал я.

— Вчера вечером убили Эрика, — сказал я. Сказал медленно, с расстановкой и, кажется, даже улыбнулся.

В лице Карла Юргена не дрогнул ни один мускул.

Инспектор сидел и спокойно смотрел на меня.

— Эрик мертв?

Я рассмеялся.

— Мертв? — переспросил я. — Ты когда-нибудь слышал, чтобы убитый был жив? Такое не удавалось даже Агате Кристи.

И я рассмеялся еще громче. Но я был не так глуп, чтобы не понимать, что это за смех.

— Истерическая реакция, — пояснил я. — Очень жаль, но ты, конечно, понимаешь.

— Я только что вернулся в управление, — сказал Карл Юрген. — Со вчерашнего дня я был в Тенсберге. Ты что, пытался мне дозвониться?

— Я звонил тебе вчера поздно вечером.

Задребезжал телефон. Карл Юрген снял трубку и мгновение слушал.

— Пусть сразу же поднимется сюда.

— У тебя что, нет времени поговорить со мной? — спросил я.

— Это Кристиан, — коротко ответил Карл Юрген.

Вот как! Значит, старший брат поехал за мной следом. Врач поехал следом за мной. Ну что ж, очевидно, я вел себя так, что он счел это необходимым. А вот и он…

— Ты пулей вылетел из моего кабинета и не слышал, что я тебе говорил. Но я был уверен, что ты поедешь сюда. Вот и приехал следом. Добрый день, Карл Юрген.

Карл Юрген кивнул и пододвинул Кристиану стул.

— Вы, наверно, еще не успели ничего обсудить, — сказал Кристиан. — Я приехал так быстро, как только смог.

— Ты приехал, конечно, не ради Эрика, — заявил я. Злость все еще бушевала во мне.

— Мертвому помочь нельзя, — сказал Кристиан.

— О! Какая оригинальная мысль! Особенно в устах доктора медицины.

Карл Юрген и Кристиан внимательно смотрели на меня. Каждый из них поставил свой диагноз, но результаты совпадали. На мгновение в комнате воцарилась полная тишина.

— Ладно, — произнес я. — Извините меня. Я уже сказал Карлу Юргену, что у меня истерика, а теперь скажу и тебе, что сам это понимаю. Но думаю, что любой, и даже вы оба, привычные к темным сторонам жизни, были бы потрясены, если бы ваших ближайших друзей одного за другим убили, можно сказать, почти у вас на руках.

Они обменялись взглядом.

— Мы это понимаем, — сказал Карл Юрген. — И даже очень хорошо. Ты не первый, у кого мы наблюдали такую реакцию. Удивительно другое — что ты отдаешь себе в этом отчет. А теперь давай перейдем к делу.

— Ладно, спасибо, перейдем к делу, — пристыженно сказал я.

— Начни с самого начала, — попросил Карл Юрген.

И я снова рассказал все что мог.

Как Эрик позвонил мне и пригласил на обед. О темном костюме, который надо было надеть, несмотря на жару. О том, как прошел обед. О том, что было в посольстве, о машине «скорой помощи» и о дежурном враче.

Карл Юрген сидел и слушал. Когда я кончил, он заставил меня повторить все сначала. И вот тут-то пошли в ход его излюбленные фразы. «Подумай хорошенько…» «Ты что-нибудь заметил?» «Представь, что кто-то разыгрывал роль. Подумай хорошенько». «Что уловил твой учительский взгляд? Подумай хорошенько».

Кристиан выкурил несколько сигарет. В разговор он не вмешивался.

Покончив с описанием того, что произошло накануне, я изложил то, что полчаса назад сказал Кристиан. Брат ни разу меня не перебил, значит, изложение было точным.

— Но это еще не все, — продолжал я. — Я должен поступить так, как не поступал ни разу в жизни и, надеюсь, никогда больше не буду вынужден поступить. Я должен пересказать тебе мой разговор с Карен, хотя обещал ей до поры до времени молчать.

Ни один из них не произнес ни слова. Они как бы давали мне возможность передумать. Но я не передумал.

— П. М. Хорге вымогает у Карен деньги, — сказал я. Я говорил холодным, отчужденным и безличным тоном. Так я, по крайней мере, надеюсь.