Прельщённые проявлениями дружелюбия и дорогими подарками, ногайцы, желая, видимо, ещё более укрепить к себе доверие, сообщили Веселицкому, что Каплан-Гирей с двадцатью тысячами татар стоит в 60 вёрстах от Бендер, в урочище Паланка, и хочет атаковать армию, дабы прервать осаду крепости.
Отправив депутатов, Веселицкий поспешил рассказать Панину о замыслах хана. Командующий тут же приказал генерал-поручику Эльмпту двинуть свои полки против Каплан-Гирея.
Одновременно он направил ордера генерал-поручику Бергу и генерал-майору Прозоровскому, в которых указал, что едисанцы и буджаки подписали акт об отторжении, вследствие чего им дозволено перейти Днестр и расположиться на его левом берегу. Генералам надлежало проследить, чтобы войска этим ордам препятствий не чинили и их не воевали. Тем более что вместе с депутатами в орды отправился отряд майора Ангелова. А вот если хан попытается прорваться в Крым — поразить его без всякой пощады.
Панин был очень доволен удачной негоциацией.
— Отторжение ногайцев — это не только начало распада Крымского ханства, — восклицал он взволнованно. — Сие означает неизмеримо большее: первый шаг к нашему утверждению на Чёрном море!..
В Петербург он отправил сразу несколько реляций: Екатерине, в Сенат, брату Никите Ивановичу, в Военную коллегию...
Каплан-Гирей с размаху стегнул плетью стоявшего на коленях гонца, принёсшего дурную весть о переходе двух орд на сторону России. Плеть гибко обвила бритую голову и выбила у едисанца правый глаз. Вместо того чтобы молча стерпеть кару, гонец взвыл от боли. Из-под прижатых к лицу грязных ладоней струйкой выползла смешанная с кровью слизь. Этот крик привёл Каплана в ярость — ударом ноги он повалил едисанца наземь и стал злобно пинать сапогами податливое тело. А тот, продолжая кричать, катался в пыли, стараясь увернуться от ударов, чем ещё больше распалял хана.
— Оставь его, — негромко сказал стоявший рядом Бахти-Гирей. — На нём нет вины.
— Я убью эту едисанскую собаку! — исступлённо кричал хан, продолжая наносить удары. — Пусть он ответит за предательство орды!
— Его смерть не принесёт тебе славы. И орды назад не вернёт... Ныне о другом думать надо.
Хан ещё раз ударил обмякшее тело, плюнул и ушёл в шатёр.
Бахти проследовал за ним.
— Эти вонючие шакалы сговорились с русскими! — не мог успокоиться хан. — Они предали меня!
— Аллах каждому воздаст должное, — спокойно изрёк Бахти.
— Воздаст ли?.. Ты — едисанский сераскир! Ты знал о готовящейся измене?
— Знал.
— Почему же не предупредил?
— Ты тоже знал о ней.
— Я?!
— Разве ты не получил письмо от русского паши? Разве не знал, к чему он призывает орды?.. Знал!.. Но надеялся, что твой ответ — это ответ всех орд.
— Я на поклон к паше не пошёл!
— Ты не пошёл. Зато это сделали другие... Ты зачем меня к себе позвал и держишь, словно пса на цепи? Боишься, что уйду с ордами к русским?
— Когда войско выходит из повиновения сераскиру — тому остаётся выбирать: или идти с ним, или остаться одному.
— Не надеялся, значит, — усмехнулся Бахти.
— Сомневался! — с вызовом ответил Каплан.
Некоторое время Гиреи сидели молча, размышляя каждый о своём. Хан мучительно искал выход из трудного положения, в которое поставили его ногайские орды и проклятый Румян-паша, трижды разбивший татарскую конницу. Сераскиру предстояло решить, с кем он будет дальше — с ханом или ордами?
Молчание нарушил Бахти.
— Нынче о собственном спасении думать следует, — доверительно сказал он. — В Крым надо пробиваться!.. По берегу — до Очакова, а оттуда — на корабле в Кезлев.
— Мне доносят, что возле Очакова шныряют гяуры. Дойдём ли?
— На то и война, чтобы они шныряли у крепостей... Только другого выхода нет! Здесь русские раздавят нас.
— А ты со мной будешь или как?
Бахти спокойно выдержал настороженный взгляд хана:
— Мне с русскими делить нечего. Я татарский сераскир!.. Только пошли верного человека в Бахчисарай. Пусть передаст калге, чтобы с войском выходил из Ор-Капу навстречу...
Через несколько дней Каплан-Гирей приказал остаткам татарской конницы тайно выступить в сторону Очакова. Но одного обстоятельства он не учёл: среди тысяч людей тайну сохранить нельзя.
Узнав о предстоящем движении татар, Панин тотчас выслал новые ордера Бергу и Прозоровскому, суть которых была одна: выследить хана и разбить!
17 августа в русский лагерь под Бендерами прискакал нарочный от ногайских орд. Он привёз письмо Панину, подписанное двадцатью двумя знатными мурзами. Те благодарили командующего за оказанные милости и обращались с новой просьбой:
«Дабы избежать некоторых турецких обид, просим, все татары обще, дозволения перейти за Днепр на прежние наши жилища, где родились, дабы совокупиться с джамбуйлуками и едичкульцами, ибо у нас как провианту, так и домов не имеется, поэтому крайнюю нужду претерпеть можем...»
— Вот поганцы! — ругнулся Панин. — Опять что-то затеяли...