По всей видимости, со всех остальных сторон тоже шла деревянная стена, возможно, обмазанная глиной, но ее следов не сохранилось из-за обрушения берега.
Под защитой внешней стены крепости стояли пять больших изб из бревен, покрытых плоской крышей из жердей или небольших бревен. Пол в них был глинобитный, и в центре находился глинобитный очаг. Площадь таких жилищ составляла 24–25 кв. метров [12, с. 138–157]. В общем, это было довольно комфортабельное жилье, в котором находились охрана хана и сам Кучум с сыновьями.
Городище погибло от пожара. В культурном слое позднего средневековья, в развалинах жилищ было найдено много угля — следов сгоревших деревянных стен и перекрытий изб. Авторы раскопок полагают, что городище было взято русскими в 1598 году. Но на этот счет никаких сведений о том, что в этом году или в ближайшие 2–3 года русские брали какую-то крепость, тем более крепость Кучума. Это событие вряд ли осталось бы без внимания. Скорее всего, крепость была покинута самим Кучумом и, чтобы ею не воспользовались русские, перед уходом она была подожжена.
Кучум вскоре после разгрома откочевал дальше на юго-восток, по Иртышу к озеру Нор-Зайсан, во владения ойратов, у которых и оставался до самой своей смерти.
О смерти Кучума ходит несколько противоречивых версий. По одной из них, приведенной в том числе Г. Ф. Миллером, Кучум погиб в Ногайской орде, куда бежал от ойратов. Эта версия восходит к труду Абул-гази, писавшего по-арабски. Хан-историк считал, что Кучума убили ногайцы около 1003 года хиджры (то есть в 1595 году). Это немного не согласуется со сведениями о большом военном походе против Кучума в 1598 году. Есть вероятность, что Абулгази пользовался неточными источниками, хотя в большинстве случаев он приводит точные и достаточно надежные сведения.
По моему мнению, Кучум после разгрома откочевал к ойратам Хо-Урлюка, дочь которого была замужем за сыном Кучума Есимом. То есть хан укрывался у родственников. Это обстоятельство позволяет отвергнуть версии о том, что хан Кучум бежал от ойратов, угонял у них лошадей. Вполне возможно, что под этой легендой есть какое-то правдивое основание, и, скорее всего, речь идет как раз о Есиме, который в 1601 году появился в Уфе и нанялся на русскую службу. Сомнительно, чтобы это решение вызвало большое одобрение у ойратского тайджи Хо-Урлюка, и Есиму, вероятно, пришлось позаимствовать у родственника лошадей без его разрешения. Скорее всего, эти события послужили основой для легенды о последних подвигах Кучума, тем более, что маршрут Есима, едущего в Уфу, пролегал как раз через ногайские земли.
Скорее всего, Кучум умер в ойратских землях около 1599 или 1600 года (но не позже, ибо уже в 1601 году его сын Али принял ханский титул), и по предположению Мурата Абдирова был похоронен на родовом некрополе ханов из рода Шейбанидов. Некрополь ныне расположен недалеко от ст. Варга Южно-Уральской железной дороги, в 180 километрах от города Рудного. В этом месте беспокойный хан Кучум, скорее всего, нашел свое последнее упокоение.
Новый хан
Поражение было настолько сильным, что в 1600 году, по всей видимости, после смерти отца, старший сын Кучума Али послал в Тобольск гонца, своего младшего брата Кубей-Мурата, договориться с русскими об условиях подчинения [1, с. 135].
Здесь стоит сказать, что русской политике в Сибири всегда была присуща негибкость. Русские всегда и везде рассматривали отношения с местными народами только через призму полного и безоговорочного подчинения русской власти. Причем, в расчет не принимались никакие соображения и права местной знати. Русские требовали только одного — полного подчинения! Понять это отношение можно только в одном случае: если учесть особенности исторической психологии русского народа того времени. Это мы сейчас перестали быть религиозными. А в начале XVII века религиозность русского народа, в особенности в Московии, по меркам сегодняшнего дня вполне могла сойти за фундаментализм и радикализм. Причем, она не была, как сегодня, достоянием только узкого круга воцерковленных и духовных иерархов, а была характерна для широких масс.
Русские, живущие в Московии, рассматривали свою землю как сосредоточие святости и ритуальной чистоты. Идея псковского старца Филофея о «Третьем Риме» весьма характерна и показательна. Другие земли, в противоположность, русские рассматривали как страны нехристианские, нечистые, куда православному человеку и ездить есть большой грех. Вплоть до XVIII века на исповедях священник узнавал, не был ли истинно православный русский человек в земле нехристей, не был ли в татарском плену и так далее. И отпускал грех проживания на нечистой земле, соответственно.