Покорение Средней Азии. Очерки и воспоминания участников и очевидцев

– Ну, чалки, небось! Не заедят, поштрели-то в пузо! – ободрил своего коня другой.

Подался в сторону мой Орлик и бочком, косясь направо, прошел мимо волков, отбежавших в сторону и оставивших на минуту свой ужин.

– Мы на хорошей дороге, – заметил я, – вон еще виднеется какая-то падаль! Здесь шел отряд… Вон и следы орудийных колес, глубоко врезавшихся там, где местность была песчанее и рыхлее.

– Не собьемся! – утешал меня казак. – Чу-кось!

Опять какой-то странный шум слышался спереди… Теперь это топотали десятки конских ног, и этот грозный топот медленно двигался нам навстречу.

– Господи, благослови! – шептал казак и снял с плеча винтовку.

– Спешиться надо! – посоветовал другой, тоже освобождая свое оружие.

За моими плечами висела короткоствольная английская двухстволка, заряженная охотничьей картечью; я всегда предпочитал эти заряды пулям… Все верней как-то! Я поспешно взвел курки, повернул коня и стал всматриваться в темноту.

Темная группа, очевидно конная, осторожно шла нам навстречу.

– Подожди, не стреляй! – шептал казак своему товарищу. – Кто их знает, может, свои, так вот, как и мы…

– Хивинцы! – шепнул другой, прицеливаясь.

Орлик вытянул шею, фыркнул и громко заржал.

– Попались! – подумал было я и приготовился к схватке.

Во все стороны шарахнулись мнимые всадники и большими козьими скачками скрылись в темноте.

– Сайгаки! – невольно крикнул казак.

– Ах, волктя заешь! А я было испужался! – произнес тот, кто уверял, что это были хивинцы.

Часа два мы ехали спокойно после этой маленькой тревоги и, по моему расчету, должны были сделать, наверное, более тридцати верст от нашего лагеря. Мой Орлик шел ходким проездом, тем оригинальным смешанным аллюром, которым обыкновенно барантачи наезжают своих лошадей. Проезд не утомляет коня, чрезвычайно покоен для всадника и настолько быстр, что непривычная к этому ходу лошадь только рысью может поспевать за конем, идущим этим ходом.

Мой тюркмен, казалось, нисколько не был утомлен, он весело потряхивал своей сухой головой, шелестел подвесками и амулетами, украшавшими уздечку туземного образца. Легкий, предрассветный ветер так приятно пробирался под складки моего плаща, освежая эту душную, тяжелую ночную атмосферу. Даже казачьи моштаки тоже, по-видимому, нисколько не уставшие, шли бодро, хватая друг друга зубами за загривки, едва только казак отпускал вольнее ременный повод. Все шло очень хорошо, все предвещало полный успех нашей поездке.

Что это?.. Никак зарево бивуачных костров?.. Вон вспыхивает легонько и тонкой светлой полоской тянется по горизонту… Нет, это утренняя заря… Близок рассвет. Утро скоро наступит и разгонит спасительную темноту, а передового отряда и не слышно, и не видно. Где же он? Неужели мы сбились с дороги? Нет, не сбились, мы на «хорошем» пути (как сказал казак). Стоит только нагнуться, чтобы видеть бесчисленные следы пеших и конных, широко расползающиеся двойные следы верблюдов, борозды, колеи… Все, все говорит, что отряд шел здесь, именно по той самой дороге, по которой бегут наши кони, которых мы не на шутку принялись подгонять легонькими ударами нагаек и толчками шпор в их замаслившиеся бока, перетянутые седельными подпругами.

Углы обоих конвертов, которые я засунул за пазуху рубахи, все время меня ужасно беспокоили; я их перекладывал то направо, то налево, прихватывал поясом; казалось, через минуту-две опять начинается беспокойное поталкивание.

«И как это я сразу не догадался!» – подумал я, поспешно отстегнув седельную кожаную сумку на потнике, предназначавшуюся собственно для запасных подков, и сунул бумаги.

– Тут много будет способней, – заметил казак мой маневр, – отсюда ни в жисть не вывалются!

«Си-идит беркут на кургане. Зорко на степь он глядит…» – замурлыкал какую-то песню.

«Он глядит на ту дорогу…» – подтянул ему товарищ.

Быстро начало светать. Колыхнулся туман от свежего ветра; дымчатыми волнами погнало его этим самым ветром; мало-помалу развертывался перед глазами бесконечный горизонт. Легкие миражи голубоватыми силуэтами рисовались на золотистом, светлом-рассветлом фоне. Засверкала окраина солнечного диска, и потянулись от коней и всадников длинные, бесконечно в степь убегающие тени.

– Много, черт их дери, за день проперли! – заметил казак, прервавший свою песню о беркуте.

Это сердитое замечание относилось к передовому отряду, до которого мы никак не могли добраться… Отряд этот действительно находился только в одном переходе, но в каком? В таком, который может совершить разве только туркестанский отряд, где люди, как кажется, заразились от верблюдов терпением, силой и выносливостью.

– Теперь дело дрянь, это точно уж! – шепотом заговорили сзади меня.

– Это, брат, уж не сайгаки…

– Человек двадцать будет?

– Больше!..

– Пронеси, Господь!.. Ваше благородие!..

– Вижу, брат, авось проберемся! – подбодрил я казаков, а у самого сжалось сердце и в мозгу заворочались тяжелые мысли.

Вереница красных точек подвигалась в стороне, пересекая нашу дорогу. В свой бинокль я ясно различал масти лошадей и вооружение всадников… это были «не наши».