Покорение Средней Азии. Очерки и воспоминания участников и очевидцев

– Ну, ладно, ладно… сейчас иду!.. – тоскливо согласился я с казаком Данилой. – Вы уж, господа, подождите меня немного! – отнесся я к своим более счастливым товарищам.

– Подождем немного! – потянулся и зевнул поручик Усогрызов.

– А вы там недолго! – сообщил мне наш доктор, намазывая себе на солдатский сухарь паюсную икру из цилиндрической жестянки.

Он готовился пропустить объемистый серебряный стаканчик полынной, так и сверкавший своей чеканкой на серой суконной попоне, исправлявшей должность нашей походной скатерти.

– Мы без вас пока начнем маленькую; я закладываю четвертную, не больше! – утешил меня Спелохватов, с треском тасуя карты.

«Солдат весело живет, службу царскую несет…» – доносился из коновязи голос хорового запевалы.

– Да, служба! – покорно вздохнул я, снарядившись, как следует, и шагнул за пределы моей палатки. – Так ждите же, господа! – крикнул я, вглядываясь в эту знойную, дрожащую мглу: где же это торчит ярко-красный с семью большими звездами значок нашего генерала.

Вдоль по обоим берегам каменистой балки раскинулся наш отрядный бивуак. Группы солдатских переносных палаточек белели на темно-коричневом, словно накаленном, тоне почвы правильными четырехугольниками; длинные ряды составленных в козлы ружей окаймляли эти четвероугольники с лицевой стороны… У оружия, полудремля, чуть-чуть переступая, бродили с ног до головы белые линейцы-часовые. Из-под палаточек, вышиной в полтора аршина, не более, торчали во все стороны обутые и необутые ноги, слышался дюжий храп спящих… Тут же, свернувшись клубком, виднелись разношерстные жучки, полкашки, валетки, волчки – неизбежные спутники всякого военного отряда вообще и туркестанского в особенности.

Понурив свои горбоносые головы, не обращая даже внимания на растрепанные перед ними снопы сухого клевера, в длинных коновязях стояли артиллерийские лошади и лениво отмахивали хвостами докучливых, невесть откуда летевших мух и слепней. Из-под этих коновязей виднелись ярко-зеленые зарядные ящики, а дальше сверкали на солнце ярко вычищенные жерла медных орудий, и около них опять тоже неизбежные, клюющие носом, усталые часовые.

Более пестроты и движения было в казачьем лагере, расположившемся несколько на отлете. Сотенные значки цветными тряпками неподвижно висели в знойном воздухе; там и сям вились синеватые дымки, станки ракетных батарей казались издали какими-то треногими пауками… Совсем уж дикой, донельзя пестрой ордой расположились оборвыши туземные милиционеры, а самое большое пространство, обрамленное конными и пешими пикетами, хватающее чуть не до самого, терявшегося в мглистом тумане, горизонта, занимали вьючные обозы отряда, достигающие численностью до трех тысяч вьючных верблюдов, развьюченных и уложенных в данную минуту бесконечными рядами… Горбатые животные лежали на горячем песке, вытянув длинные шеи, пережевывая свою пенистую зеленоватую жвачку. Против них, такими же правильными рядами, сложены были тюки с фуражом, провиантом, войлочными кибитками, солдатским имуществом и прочим подобным скарбом.

Мешковатые, неуклюжие лаучи (верблюдовожатые) бродили между своими животными, подкладывая им под морды саман (рубленую солому), осматривали на досуге вьючные седла – искоса, недружелюбно поглядывая на сторожевых казаков, охвативших весь обозный бивуак своей живой цепью.

Не раз уже случалось, что лаучи уходили от отрядов, угоняли с собой верблюдов, оставляя отряд в самом стеснительном положении. Неизбежная и продолжительная остановка движения посреди мертвой, бесплодной степи слишком давала себя чувствовать, чтобы не научить нас поменьше доверяться этим косоглазым степнякам, сродным по всему нашим противникам и потому невольно им симпатизирующим. Теперь уже как лаучи, так и вьючные верблюды ни на минуту не выходили из-под самого зоркого присмотра.

Самое же большое оживление царствовало у колодцев, поблизости которых расположились солдатские кухни. Густой черный дым стлался над лощиной; гарью и салом несло оттуда; уныло мычали быки, предназначенные на убой… Русский и туземный говор и песни слышались в этом хаосе всевозможных звуков.

– Сюда, ваше благородие, сюда! – торопил меня уралец-казак, мой проводник. – Сюда пожалуйте, там обозы, далеко обходить придется!

И я покорно шел за ним, шагая через растянутые на пол-аршина от земли веревки светло-зеленых, ярко-красных, белых, пестрых, полосатых, конических, цилиндрических, кубообразных, круглых – одним словом, всевозможных цветов и форм палаток.

Большая кибитка из белого войлока, подбитая снизу красным сукном, стояла как-то на отлете: место вокруг нее было значительно просторнее, чем вокруг остальных кибиток. Двое часовых ходили перед входом. У кибитки стоял на длинном древке большой значок, именно тот самый, с семью белыми звездами, расположенными в виде созвездия большой медведицы. Это и была генеральская кибитка.

Подойдя ближе, я заметил оригинальную группу в том самом месте, где от кибитки ложилась на песок полукруглая синеватая тень.