Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка

После развода был молебен в дворцовой церкви. Во время литургии, при пении каноника, его императорское величество сошел со своего места, соизволил прикладываться ко святым иконам спасителя и богоматери, у которых лампады отводили обер–камергер Строганов и камергер граф Салтыков.

Восьмого февраля 1800 года был уволен от занимаемой должности и вовсе от службы генерал–прокурор Сената Беклешев. Он мало уважал требования угодных Павлу людей и часто бывал с ними в размолвке.

Выбирая нового генерал–прокурора, император прибегнул к своему любимому способу. Написав на бумажке имена намеченных кандидатов, он свернул их и положил под образом, помолился и, перемешав, вынул одну. На ней стояло: «Петр Хрисанфович Обольянинов». Верный «указанию свыше», Павел назначил Обольянинова генерал–прокурором.

Вызвав своего любимца из передней, он обнял его и сказал:

— Ты да я, я да ты будем все дела решать.

В тот же день при дворе была торжественно отпразднована свадьба камер–фрейлины Анны Петровны Лопухиной с князем генерал–адъютантом Павлом Гавриловичем Гагариным.

Лопухина была названа статс–дамой и получила в подарок Екатерингоф в вечное и потомственное владение.

Видясь ежедневно с Анной Петровной Лопухиной, император почитал ее своим другом и привык к ее обществу. После свадьбы император продолжал по–прежнему посещать княгиню Гагарину.

Императрица Мария Федоровна едва сдерживала себя от ярости. Она всей душой ненавидела соперницу. Основания были серьезные. При дворе появились слухи, что в Михайловском замке для княгини Гагариной отделывают покои рядом с покоями императора.

Однако вмешиваться в дела императора Мария Федоровна боялась. В 1798 году императрица попыталась воспрепятствовать приезду Анны Петровны в Петербург и написала ей угрожающее письмо. Попытка закончилась неудачей: письмо Марии Федоровны доставили императору, и он, войдя в ярость, жестоко обошелся со своей августейшей супругой.

* * *

Николая Петровича Резанова заботы окружили со всех сторон. Он понимал, что только самые сильные средства могут спасти компанию от распада. Привилегии, утвержденные императором в прошлом году, можно назвать только первыми шагами. Николай Петрович согласился стать уполномоченным компании в Петербурге потому, что знал: никто другой не может сдвинуть дело с мертвой точки.

По указу императора Павла на статского советника Резанова возлагалось «…во всем пространстве данной ему доверенности и высочайше дарованных нами привилегий ходатайствовать по делам компании во всем, что к пользе и сохранению общего доверия относиться может».

Николай Петрович был наделен высокими правами, и в его лице Российско–Американская компания приобрела умного и стойкого защитника ее интересов.

Еще в конце прошлого года Резанов просил приехать в Петербург для важных переговоров свояка, главного директора компании Михаила Матвеевича Булдакова. И вот, наконец, вчера Резанов получил из Москвы депешу: Михаил Матвеевич приезжает в столицу днем 8 марта.

«Может быть, он уже приехал», — думал Резанов, торопясь домой на Малую Морскую улицу.

Подымаясь вверх по Почтовой, он увидел ехавшего навстречу императора и с ним ненавистного графа Кутайсова. Желая избегнуть опасности, Резанов укрылся за деревянным забором, окружавшим Исаакиевскую церковь. Он ни в чем не чувствовал себя виноватым. Но разве нужно быть виноватым, чтобы разгневать императора!

У подъезда своего дома на Малой Морской Николай Петрович увидел возок, запряженный парой серых лошадок. Булдаков в огромном бараньем тулупе с мохнатым воротником, обутый в серые валенки, стоял на крыльце.

— Николай Петрович!

— Михаил Матвеевич!

Свояки обнялись и расцеловались.

— Точно подгадал! — смеялся Булдаков. — Будто чувствовал! И пяти минут не прошло, как приехал, только–только из саней.

Накормив гостя домашним обедом, Резанов пригласил его в кабинет. Горничная подала кофе, бутылку коньяка.

Свояки закурили сигары. Михаил Матвеевич курил первый раз и смешил Резанова. От крепкой сигары у Булдакова выступили слезы.

— Рассказывай, что слышно в Иркутске.

— Баранов укрепился на Ситке. Вернее, приступил к постройке крепости. Назвал ее именем архистратига Михаила. В прошлом году у острова было добыто две тысячи бобровых шкур и приобретено в Якутате триста…

— Превосходное начало, — отозвался Резанов. — Если променять бобров на чай и продать чай в Петербурге, можно заработать около миллиона.

— Ты прав… Александр Андреевич считает, что агличане стремятся к занятию тамошних мест. Французский переворот и война мешают осуществить эти планы. Иностранные корабельщики с завистью смотрят на успехи наших промыслов.

— Теперь сие не страшно. Компания находится под высочайшим покровительством русского императора… А что, — помолчав, сказал Резанов, — по–прежнему в директорате нет мира?

Михаил Матвеевич махнул рукой.

— Нет мира! Недавно Мыльников и его сторонники вовсе отстранили меня от дел, забрали контору в свои руки и не показывали мне производства дел. Пришлось объявить военному губернатору.