– Что мы должны сказать отцу, отправляющемуся на охоту?
– Не убивайте лисиц! – хором воскликнули оба, стараясь перекричать друг друга.
Я улыбнулась, а Ричард притворно вздохнул.
– Даже несмотря на то что они сами убивают зайцев и кроликов, осложняя труды моих соколов, я полагаю, что ваша мать не направит на меня дуло мушкета, если я вернусь домой с лисьей шкурой.
Серьезно кивнув, я улыбнулась, но меня серьезно встревожили принесенные им новости.
Проснувшись еще до рассвета, я оставила тихо похрапывающего Ричарда. Собранную вчера вечером сумку я спрятала под кровать, и сейчас, вытащив ее, быстро оделась и подошла к конюшне с первыми рассветными лучами. Утро выдалось ясное и спокойное, прохладное, но солнечное. Один из подмастерьев появился в воротах, услышав стук копыт во дворе, и сильно удивился, увидев меня.
– Я собираюсь сегодня навестить госпожу Таунли, – сообщила я, и он сонно прищурился, напомнив мне одного из моих сыновей. – Пожалуйста, передай господину, что я рассчитываю вернуться к вечеру.
Дорога была пустынна, и я взяла хороший старт. Через несколько часов, прибыв на место, я почувствовала, как протестующе заныли бедра, корсет немилосердно врезался в живот, и вся я взмокла от пота. Давно я не устраивала дальних прогулок, и мои мышцы в полной мере дали мне это прочувствовать. Спешившись, я прижалась на минуту к разгоряченному боку лошади, он влажно поблескивал на полуденном солнце. Я привязала ее к стоящему в стороне дереву и протащилась последние пару сотен ярдов, досадуя на то, как сильно врезается ремень сумки в мою влажную ладонь.
Найдя ключ, я открыла дверь. Последний раз я приезжала сюда поздним вечером, и тогда повсюду плясали призрачные тени, а сейчас солнечный свет рассеял все тайны. И я видела перед собой просто старый, пыльный и пустой дом. Уныло смотрелись последние остатки мебели, и я, быстро пройдя по залу, задержалась возле старого отцовского шкафа и мягко коснулась его желобков и граней. Но я не могла уже забрать его с собой, как и всю прочую обстановку, поэтому просто погладила его, словно домашнего любимца, и пошла дальше.
Пройдя по комнатам, я заглянула в оставшиеся буфеты и комоды. После отъезда Джудит слуги, безусловно, могли поинтересоваться их содержимым, забрав свечи, иглы и треснутые вазы, так же как любые остатки еды. Мне не хотелось заходить в гостиную, где меня отвлекли от игры с куклами для знакомства с моим первым мужем, однако я все-таки зашла туда и быстро оценила обстановку. Все тот же камин, перед которым сидел мистер Молине, но в остальном я видела просто пустую комнату. Свою спальню я оставила напоследок. Теперь там стоял лишь опустевший остов кровати – моей детской кровати. Кровать моей матери перенесли в другую комнату. Мне вспомнилось, как мы спали рядом каждую ночь; в детстве я воспринимала это как наказание, но теперь поняла, что это было нечто совсем другое.
Подойдя к окну, я взглянула на слабо колышущиеся ветви деревьев и на раскинувшиеся за ними приусадебные земли. В этот чудесный летний день даже ветер почти затих. Не забыв оставить все двери открытыми, я спустилась обратно в большой зал, где и увидела Джудит пять лет тому назад. Мне показалось, что ее дух еще витает здесь, глядя, как я прохожу к большим окнам, выходящим в парадный парк. На окнах еще висели запылившиеся портьеры, несомненно слишком громоздкие и тяжелые для служанок, прибиравшихся в этом доме. В зале не осталось ни стульев, ни стола, где я могла бы разложить привезенные вещи. Встав на колени возле окна, я ощутила холод каменных плит пола и теплый струящийся в стекла солнечный свет. Подняв голову, я закрыла глаза и подставила лицо его ласкающему теплу.
Но пора было приниматься за дело. Из бархатной сумочки я достала миниатюрную серебряную трутницу и открыла ее, положив на дно скомканные для лучшего доступа воздуха обгорелые льняные лоскутки. Меня порадовало то, как спокойно я действовала. Вытащив кремень и кресало, я принялась высекать искру. В пустом зале стук металла по кремню звучал так громко, словно я занималась какой-то кузнечной работой. Меньше чем за минуту мои усилия увенчались успехом, на лоскутки попала искра, и, нагнувшись над трутницей, я осторожно раздула пламя. Опасаясь, что оно быстро прогорит, я сразу поднесла к огню лучину, и когда она загорелась, положила ее возле самой портьеры. Сухая и пыльная ткань воспламенилась мгновенно, и я с безмолвной радостью смотрела, как языки огня слизывают алую ткань, порождая черный дым. В доме давно не осталось ни матрасов, ни дров… но я надеялась, что портьер будет достаточно, и оказалась права. Мне вдруг вспомнилось, как в лачуге Джозефа Грея у меня загорелся подол юбки, и тогда я быстро собрала свои вещи и, выйдя из дома, заперла входную дверь на ключ.
Король не сможет жить в сгоревшем дотла доме.