Полчаса

– Здравствуйте-с, мадмуазель Людмила, прошу-с прощения за свою грубость вчера на балу, и надеюсь получить от вас шанс исправить впечатление о себе. Поймите меня, сударыня, что мы с вами ещё очень мало знакомы. Я знал о вас, в основном, по светским разговорам, где вы прослыли благодаря чрезмерной эмоциональности и манерности не самой умной девушкой в дворянском обществе. Проверить же слухи на достоверность у меня не было возможности, слишком редко мы виделись на балу. И, когда дядя потребовал, чтобы я женился на вас, не поинтересовавшись моим мнением, и мне из-за уважения и благодарности пришлось согласиться, то я совсем невзлюбил навязанную мне невесту. Я был по-мальчишечьи смешон, когда за глаза именовал вас «кислой девицей» и « избалованной жеманницей». Но всё изменил тот час, когда вы, прекрасная сударыня, танцевали польку. А, точнее, меня поразили вторые полчаса, когда вы сняли обувь, и я заметил, что вы сделали! Вы стоптали ножки в кровь, и всё равно продолжили танцевать так же изысканно, даже не издали стона, не смотря на боль! Вам же было так больно! Вы и чулочки кровкой испачкали, и обувь, кстати, мадмуазель, разрешите-с заметить, на вас была ужасно неудобная обувь! С деревянной подошвой! Я не знаю, где вы достали в 19 веке обувь с деревянной твёрдой подошвой, но в них танцевать никак нельзя! И меня так восхитило ваше мужественное достойное поведение, что я решил попробовать наше знакомство сначала, узнать о вас как можно больше. Я и презент вам-с привёз, бальные пинетки с Кузнецкого моста…

Людмила сразу перестала жеманничать, задумчиво опустила в пол взгляд своих огромных изумрудных глаз и тихо изрекла:

– Знаете-с, если вы хотели исправить сейчас не самое приятное впечатление о вас и расположить меня к себе, вам, сударь Евгений, это удалось без сомнений. Сначала вы показались мне человеком сухим, жестковатым, высокомерным, скучным, но сейчас и я вас увидела с другой стороны. Меня приятно удивила ваша внимательность и милое проявление заботы. Я беру обратно свои слова о зануде и чёрством сухаре. Вы единственный на балу, кто не просто заметил красоту танца, но и обратили внимание, что мне было больно, как мне это тяжело далось, единственный, кто оказался способен сочувствовать, и, более того, вы-с проявили заботу, придумав такой презент. Прошу-с, помогите мне сметить обувь…

Крупный, крепкий и неуклюжий, как медведь, Евгений неожиданно даже для самого себя легко опустился на одно колено, аккуратно снял с ножек Людмилы ту самую обувь из белой кожи с грубой деревянной подошвой, дрожащими от волнения руками притронулся к чулкам, чувствуя под ними бинты. А затем бережно одел ей атласные ярко-розовые пинетки с бантиками, которые купил ей в подарок. Эта ювелирная работа стоила Евгению не мало стараний, но он сделал всё так бережно, что Людмила даже от боли стона издать не успела.

– Ах, – с доброй улыбкой протянул Евгений, когда окончил одевание атласных туфель и сел на диван в гостиной – Как эти пинетки прелестно смотрятся на ваших ножках! Ничем не хуже, чем сказочные хрустальнее туфельки из сказки о Замарашке , но, зато какие ещё и удобные! Поверьте-с, что вы достойны только самого лучшего! И я поражаюсь, настолько вы терпеливы к физической боли, вы-с, мадмуазель, будто и не замечаете её вовсе! И мне совсем непонятно, зачем вы носили тот деревянный доисторический кошмар, который сложно назвать обувью, ведь у вас достаточно обеспеченная семья, чтобы одеть вас по французской моде…

Людмила же отвела в сторону взгляд огромных травяных глаз, поправила тоненькой ручкой белокурые локоны и медленно протянула:

– Поверьте-с, Евгений, что физическую боль намного легче стерпеть, нежели душевную…

Евгений от удивления смешно округлил глаза и приподнял свои рыжие брови, и с искренним соболезнованием в голосе спросил:

– Извините, сударыня Людмила, но какая душевная боль может быть у благородной девицы в шестнадцать лет? У вас случилось болезненное скандальное расставание с кавалером или предыдущим женихом? Или вас мучает несчастная неразделённая любовь?

Людмила на какое-то время застыла с очень задумчивым видом. Её серьёзно озадачил вопрос Евгения, девушка не знала, как поступить. Сочинить что-нибудь или перевести разговор на другую тему? А вдруг дядя и княгиня не сообщили ему о болезни невесты, и, когда он узнает, просто откажется от неё, посчитает обманщицей? Рассказать о своей болезни, раз уж подвернулся такой момент? Но не разрушит ли она сейчас их любовь собственными руками? У них сейчас только наметилось приятное потепление, вдруг Евгений не сможет принять ущербную невесту?..

В итоге Людмила решила, что признаться жениху в своей болезни придётся в любом случае, нельзя, чтобы это в браке потом всплыло, такое дело монастырём или жёлтым домом может кончиться для неё. Если он её полюбил, значит, поймёт, утешит и примет такой, какая она есть. Нет – значит, и замуж за такого выходить не стоит…

… Его реакция будет показателем того, настолько он умеет любить и проявлять доброту, поэтому Людмила робко начала свою исповедь с вопроса: