Полдень, XXI век, 2003 № 04

Великий созвал лучших гончаров со всей земли, и они не подвели, вылепили и обожгли восемь огромных кувшинов или горшков из дорогой белой глины, упроченной специальными секретными примесями, придававшими кувшинам необычайную твердость. Каждый из горшков высотой был в три человеческих роста, а шириной в четыре человека, раскинувших руки от кончика до кончика пальцев. Кувшины были пузатые, тяжелые и непроницаемые, горловины кувшинов узки, в них с трудом пролезает воин без панциря, а пробить стену изнутри нельзя и взобраться по гладким, как зеркало, стенам тоже нельзя; таким образом, вылезти из кувшина без помощи извне невозможно. Впрочем, попасть внутрь тоже — горловина каждого забрана решеткой из бронзы.

Кувшины поставили двумя рядами по четыре штуки в каждом в дальнем конце дворца возле старых конюшен. Пространство между ними засыпали мелким черным камнем и желтым песком, а затем утрамбовали, так чтобы можно было по ним ходить и сверху наблюдать за их содержимым. На случай дождя или другой какой непогоды над кувшинами надстраивался навес из широких пальмовых листьев, убиравшийся в солнце.

Когда кувшины были готовы, а на это ушло почти полтора месяца, пришло время выбрать младенцев. Это была самая легкая часть всей затеи, не вызвавшая никаких затруднений — близилась осень и с нею приближался осенний набор в тяжелую пехоту, кавалерию и в погонщики боевых слонов; со всей земли крестьяне (а в армию принимали лишь крестьян, рослых и здоровых) приносили ко дворцу своих детей и военачальники отбирали тысячу наилучших. До совершеннолетия обычно доживало меньше половины.

Великий и И. шли вдоль бесконечных лавок с младенцами, орущими от палящего солнца и мух, и И. по каким-то одному ему известным признакам выбирал детей и передавал их идущему за ними гвардейцу.

Это было четырнадцать лет назад, давно, целую вечность назад.

А два года назад, когда Великий, сильно напуганный происходившими вокруг него вещами, предлагал И. залить кувшины асфальтом, И. улыбался, показывал свой безумный алмаз в леопардовом облачении и советовал съездить на южное побережье к морю, побаловаться жареным осьминогом и синими водорослями.

А год назад, когда И. нанес ему свой предпоследний визит, Великий заметил, что пальцы его дрожат, чего никогда не замечалось раньше, а в глазах красные прожилки и муть. Алмаз И. уже не показывал; он стоял на галерее и смотрел на лес, уходящий от стен дворца до гор у самого горизонта, и оглядывался на бамбуковый календарь. Календарь был неутешителен.

Дым кальяна, выдыхаемый И., складывался в воздухе продолговатым квадратом, разлитое вино чертило по полу остроугольные загогулины, птицы говорили по-человечьи.

Сегодня Великий не спешил выбираться из кресла; он жмурился, следил за подымающимся солнцем и слушал. Он надеялся, что И. не придет и вскрытие кувшинов можно будет отложить еще на время, хотя бы на день… Он услышал подковы И. И. был точен, он обещал прийти на рассвете этого дня и пришел.

Он шагал так же уверенно, даже увереннее, чем обычно, жестко впечатывая в разноцветные плиты каждый шаг, из чего Великий понял, что И. испуган ничуть не меньше его самого, и это Великого немного порадовало.

— Ну что, ты готов? — спросил воин И., войдя на галерею.

За год И. изменился, волосы на его голове почти все выпали, а кожа пожелтела и высохла, но он был удивительно хладнокровен, что, впрочем, соответствовало его роду и положению воина.

— Ты плохо выглядишь, — сказал Великий. — Может, вина?

— Спасибо, не стоит. Я думаю, нам лучше приступить.

— Да? Ну да, конечно.

Великий опять вздохнул привычным глубоким вздохом. Он почему-то представил себя приговоренным к смерти, который слишком долго не мог дождаться исполнения приговора и который уже научился любить свое состояние между жизнью и небытием, и вот вдруг его вытащили из привычного существования и поволокли к костру. Он недоволен и растерян. Он хочет назад в свою камеру.

— Пойдем! — повторил И.

Великий кликнул охрану, очень хорошо вооруженную охрану, и личных рабов с длинными ножами (на что И. только улыбнулся), и они отправились к кувшинам.

— Тут все, как тогда, — говорил Великий по пути, — все, как мы условились. Никто не проникал в кувшины все это время, я проследил за этим строго, не беспокойся.

Он показал опаловый перстень с барельефом человека с двумя головами.

— На решетках кувшинов замки, а на них государственные печати. На дне каждого кувшина углубление в виде чаши, прямо под горловиной, — продолжал Великий скороговоркой. — Раз в день раб наливает туда воду и кидает пищу, раз в год в питье им подмешивалось сонное зелье, и рабы убирают кувшин от… отходов.

— Ты говорил, что кувшины не чистили уже шесть лет, — сказал И.

Он шел справа от Великого и с интересом рассматривал клетки с животными. Год назад здесь их еще не было, а теперь Великий собрал в этом саду зверье со всей земли. Аисты, речные лошади, крокодилы. Интересно, зачем они ему?

Великий остановился возле клетки с черной лесной пантерой.