Полдень, XXI век, 2003 № 04

— Я — профессор! — сказал он Ванечке, когда тот подошел к столу. — Профессор, а не говно собачье. Ты вот думаешь, я пьяный, а я не пьяный. Грустно мне, Вепсаревич, грустно. Застрелиться хочется, так у меня внутри погано. Выпьешь? — И, не дожидаясь ответа, Семен Семеныч плеснул в стакан и пододвинул стакан Ванечке. Негр Алик проводил стакан взглядом, и лицо его перекосилось от зависти. Ванечка, как кукла-марионетка, опрокинул стакан в себя, не почувствовав ни вкуса, ни крепости. — Хер ему! — продолжал заведующий. — Хер, а не Нобелевская премия! Мы тебе крылья-то обломаем! — погрозил он неизвестному адресату. — Метил в академики, в лауреаты, а мы тебя, как Господь Икарушку, с неба да и мордой в навоз. Думаешь, — бычьим взглядом Семен Семеныч буравил Ванечкину грудную клетку, — он лечит тебя, хочет тебе помочь? Хера! — Он сделал из пальцев фигу. — Наш главный, он на таких, как ты, имя себе делает, капитал. Чем дольше у тебя твои болячки будут держаться, тем выгоднее ему, пойми, — вы-го-дне-е! А я вот сейчас возьму и выпишу клиента из клиники! — Взгляд его из тупого, бычьего сделался вдруг озорным и веселым. — Как ты, Вепсаревич, смотришь насчет того, чтобы выписаться?

— Я готов, — сказал Ванечка. Он, действительно, был готов. Раз Машенька отсюда уходит, то какой ему смысл лежать в этом пасмурном, постылом приюте. Лечить его здесь не лечат, а только морочат голову. Слушать же утешительные слова и день и ночь чесать языком с соседом — без этого он как-нибудь проживет. Словом, больше его здесь ничто не держало. Поэтому Ванечка повторил: — Я готов.

— Всё, уматывай, я тебя отпускаю, — протянул ему Семен Семеныч ладонь. — У тебя глаза правильные. Погоди, куда, а бумаги? — остановил он на ходу Ванечку, когда тот, покачиваясь от выпитого, повернулся и зашагал к двери. — Кто ж тебя выпустит отсюда такого — без бумаг-то? Да и одежду надо сменить на цивильную. Не в халате же ты через проходную пойдешь, смешно!

— А меня? — спросил Алик, справившись наконец-то со слюнотечением. — Я тоже хочу на выписку.

— Тебя? — ядовито сказал заведующий. — Нет уж, дорогой мой, не выйдет. За тебя заплачено за две недели вперед, поэтому лежи и не рыпайся. А не то пропишу тебе пропердол в вену, и будешь ты у меня бздеть горохом до самого морковкина заговенья.

Глава 15. Паучий бумеранг

Долгий путь в квартиру Калерии Карловны проходил через приемный пункт стеклотары, известный каждому приличному обитателю Малого проспекта ВО под именем «Три покойника».

Колька как всегда вошел в «Три покойника» со двора, потому что был здесь человеком своим и даже подменял иногда хозяина пункта Феликса Компотова-старшего в трудном деле приема от населения стеклотары.

Сегодня на приемке сидел Глюкоза, на самом деле фамилия была у Глюкозы Хлястиков, но по фамилии его называли редко.

Феликс Компотов-старший лежал на ящиках и читал газету. Газета была старая, в масляных селедочных пятнах и мелких дырочках от сапожных гвоздей, которые таскал сюда килограммами колченогий сапожник Жмаев в обмен на малые дозы плодово-ягодного портвейна. Портвейн приемщикам ничего не стоил, поскольку вся эта сомнительного вида бодяга сливалась ими же по каплям из принимаемых на пункте бутылок в специальное эмалированное ведро с надписью: «Для замачивания бинтов». Пить это бодяжное пойло было, по слухам, небезопасно, местные старожилы-василеостровцы вспоминали даже случаи с печальным исходом, да и имячко свое «Три покойника» приемный пункт на Малом проспекте получил, как поговаривали, неспроста. Но все, что гибелью грозит, сулит, как известно из литературы, также и неизъяснимые наслаждения, поэтому отбою от желающих поучаствовать в этой своеобразной русской рулетке на пункте не было.

— Знаешь, почему с космосом сейчас в мире хана? — Феликс Компотов-старший посмотрел поверх газеты на Кольку и показал ему на ящики по соседству. — А потому что инопланетяне унюхали, что не сегодня — завтра мы им весь космос засрём, как засрали свою родную планету. Думаешь, отчего эта хрень и срань — ну, там, межнациональная рознь, противостояние богатых и бедных, чурок и христиан? Оттого что эти космические поганцы засылают к нам своих эмиссаров, которые воду и мутят, как черт в болоте. Это, значит, чтобы средства, вместо того чтобы в космос вбухивать, мы разбазаривали на гонку вооружений, ядри их мать.

— Фигня, Коля, не бери в голову, — от окошка, где шла приемка, раздался бодрый голос Глюкозы, — это он после вчерашнего такой умный, он вчера конину с водярой смешивал. А от кого это так говном воняет? — Глюкоза шумно потянул носом и высунулся по плечи в окошко. — Эй, дядя Миша, опять тебе невтерпёж? Не ты? Тогда кто? Кто, я говорю, обосрался?

— Это, ребята, я, — недовольно признался Колька. — От меня шмонит. Это я, когда от Карловны к Доценту ходил, в чье-то говно вляпался. Вот. — Он выставил перед собой ногу, и ребристая подошва его ботинка заходила возле самого носа Феликса Компотова-старшего.