Полдень, XXI век, 2005 № 01

Водометчик смотрел на меня. Мы оказались друг напротив друга, словно ковбои-дуэлянты. Саша отступил ко мне. Стенька закрыл собой Ксану.

— Жми на курок, если хочешь, — предложил стрелок. — Не бойся, ничего мне не будет.

И голос знакомый. Хватит с меня на сегодня знакомых пустотелых. Я все-таки полоснул по нему. Никакого толку.

— Убедился? — Он шагнул вперед.

И еще кое-что стало ясным. Или совсем не ясным — сегодня это синонимы.

Конечно, я его знал. Можно сказать, изнутри. Последний раз эту губастую физиономию я видел на подушке рядом с Оксаной.

— Привет, — сказал нам этот другой я. — Люди… которые играют в игры.

Сбоку послышался хрип.

На ступеньках крыльца что-то шевелилось. Юрка-пилот. Рядом с ним были Стенька и пришедшая в себя Оксана — она уже сидела. Прибежал и довольный Антуан.

Мы подошли и склонились над Юркой. Оболочка успела здорово его переварить. Слабо двигались тоненькие руки. На Юрку было одновременно и больно, и неприятно, и жалко смотреть.

Рот издавал какой-то хрип. Мы с Ильей наклонились еще ниже, чуть не ударившись лбами.

Юрка пел. Словно старался допеть то, что не сумел, когда рвался наружу из Оболочки, спасая Оксану.

— Но тот… который во мне сидит… я вижу, решил… на таран… Мы стояли над ним, пока он не перестал, и еще долго после этого. Оксана вообще-то никогда не плачет. Утверждает, что и в детстве почти не плакала. А сейчас разрыдалась. Я обнял ее, а нас обоих — Илья. Саша, по-моему, тоже не выдержал. Он первым отвернулся и пошел подбирать свою одежду и пистолеты.

А потом мы возвращались домой. Шли, взявшись за руки. Я по одну сторону от Оксаны, Илья по другую. С пилотами прощались недолго. Все быстренько зарядили бластеры и разбежались по своим Оболочкам.

Антуан сказал: хорошо вот Илюхе, его-то к нему сама пришла, как гора к Магомету. А я не мог скрыть гордости. Ведь если вдуматься, это нечестно: всю жизнь расти Оболочку, идеи всякие для нее придумывай, а заслуги всегда ей, а не тебе.

Ксанин бластер не нашли. Она рассказала, что едва перелезла через ограду, как ее схватили, обезоружили и усыпили, нажав на сонную артерию. Заговора воды она не знала, и оружие не могло нанести серьезный урон. У Оксаны, как выяснилось, совсем недавно произошло разделение Оболочки и пилота. Всему еще только предстоит научиться.

Не нашли мы и Стенькины шприцы. То-то будет утром радости детсадовцам. И опять пойдут гулять слухи о наркоманах. Хотя слухи могут быть и не из-за нас.

Если не считать всего этого, разошлись мы с полным боекомплектом. Пустотелые ни разу не нападали за пределами сада, но — сами понимаете. Я поделил снаряжение с Ильей.

Не знаю, правильно ли писать именно про такую ночь. Жизнь пилота — это ведь не сплошная борьба. У нас бывает много разного. Мы опять соберемся, теперь уже впятером, сами залезем на крышу, усядемся на коньке и будем смотреть на луну в полнеба. Стенька расскажет о своих новых изобретениях, Антуан — о новых играх, а я — что думаю о строении Оболочек. Только мои рассуждения им быстро надоедают. Они просто живут, даже Стенька, а я пытаюсь понять.

Например, почему так: что-то из жизни Оболочки помнишь, а что-то забываешь напрочь. Вроде того, чем занимаются ночью Илья и Оксана. В принципе понятно, а вот как это?

Илье, наверное, тоже не понять, зачем все наши детсадовские войны. Тем более что днем мы и пустотелые встречаемся как ни в чем не бывало.

Однако, уверен, Юрку мы больше не встретим.

Память, она странная. Оболочка тоже ведь не помнит ночные битвы. Я обязательно прысну, сам не соображая отчего, когда Оксана попросит, надевая платье:

— Ты не застегнешь мне молнию?

Оксана, конечно, рассердится.

Юрий Косоломов

Цепицентр

Рассказ

Не скажу, что моя армия хуже других была. Всякое случалось. Ну, жить не давали, ну, в морду били. Ну, я бил. А как же без этого?

У древних римлян децимация была. Я читал. То есть драпанет легион с поля боя — всё, выходи строиться, негодяи. Подходи, ребята, по одному, доставай из вазы камешки. На девять белых один черный. Вынул черный — получи по кумполу, брат мой лихой. Вынул белый — живи. По жребию, без обиды. И чтоб другим неповадно было.

Армия для того и существует, чтоб солдаты умирали. На сто человек всегда родится один, два, три таких, что мать родная только перекрестится, если их куда-нибудь заберут. Если не забрать, они ж бузить станут. А которые смирные — девок брюхатить, нищету плодить. А так они все за колючкой. И в Америке армия. Им ведь тоже свой брак девать куда-то надо. Всех-то посадить не за что.

В моей армии всякое было, и всего понемножку. Кто б ты ни был, хоть конем шахматным ходи, хоть шелковым стань, хоть картинкой со стенда по строевой подготовке — все равно достанется, хотя бы за компанию. Хоть чуть-чуть, да каждого придушат. Ну, а кого-то — до конца. Потому что главное дело военных — убивать. Без этого армия не может. Без этого она, как дрочила прыщавый, сама себе пальцы до крови грызть начинает.