Полдень, XXI век, 2010 № 11

— Саввушка, милый, — одним грациозным движением руки кружевной платочек был вытянут из рукава, и тонкие длинные пальцы великой актрисы стали промакивать им крупную слезу, скатывавшуюся у нее по щеке, — слышали ли вы уже, что случилось? Я только что получила достоверные сведения из Петербурга, они просто ужасны…

Она сдернула с себя бархатную шапочку и отбросила в кресла.

— Это ужасно, ужасно, просто ужасно… — кулачком, с зажатым в нем платочком она стукнула по груди Саввы Тимофеевича, приобнявшего ее за плечи, и тряхнула головой, отчего последние шпильки рассыпались по покрытому ковром полу, а густые темно-русые волосы рассыпались по плечам. — В это просто нельзя поверить, но это действительно так…

Морозов, фактически содержавший за свой счет Художественный театр Станиславского, пребывал в некотором замешательстве — как правило, вопросы финансирования убыточной театральной деятельности и поддержания тем самым блистательной театральной карьеры Андреевой решались в более обыденной для потомка московских купцов-старообрядцев обстановке, среди гроссбухов и точных финансовых раскладок, «на булавки» же Мария Федоровна не просила… так не просила — потому как он обладал мастерством предугадывать ее желания и просьбы подобного рода… и потом — Петербург?..

— Что же случилось, расскажите же, прошу вас!

— Вчера… — Мария Федоровна промокнула платком еще одну крупную слезу, катившуюся по щеке, — полиция произвела обыск дома у нашего замечательного музыкального и художественного критика Владимира Васильевича Стасова.

— Но почему? Последний раз он касался политики в незапамятные времена!

— Ах, милый Саввушка, это политика коснулась его. Елена Стасова, его племянница, арестована полицией. Знакомые, приехавшие из Петербурга, рассказали, что при обыске у Владимира Васильевича найдена литература для рабочего просвещения, а Елена несколько лет назад занималась с рабочими вместе с Наденькой Крупской.

— А кто это?

— Ах, это несчастная жена того самого Ульянова, которого со слов этих превозносимых повсюду пришельцев из будущего обвинили в грядущей революции и цареубийстве. Сейчас он вывезен из ужасной сибирской ссылки и заключен в Шлиссельбург. Все говорят, что смертный приговор за то, чего он еще не совершал, уже подписан, Наденьку Крупскую ожидает каторга, а Елену — тюремное заключение. И все только потому, что они хотели просвещать рабочих.

— Это действительно ужасно, вы ведь знаете, что я сам весьма одобрительно отношусь к рабочему просвещению и на всех своих заводах и фабриках последовательно помогаю этому. Но что же мы можем сделать для этих несчастных женщин?

— Саввушка, я уверена, что их судьбу можно облегчить. Я уже переступила через себя и рассказала о случившемся этой бездарной актрисульке Книппер, она сейчас сходится с Чеховым, ну а Чехов привлечет к делу их защиты и Льва Толстого.

— Я всегда говорил, что вы, Мария Федоровна, не только прекрасны, но и очень, очень умны…

— Ах, бросьте, — Андреева махнула рукой, — все это только капля в море. Вот если бы была возможность финансово облегчить жизнь пострадавших от наветов и полицейского произвола… Но пострадавших уже немало, а будет, боюсь, еще больше, — на ее ресницах вновь заблестели слезы.

— Но я вижу выход! Если власть охватывает политическое безумие, то для излечения страны за дело пора приниматься нам — русским промышленникам, русским интеллигентам…

Не прошло и часа, как звезда московской театральной сцены Мария Федоровна Андреева, известная среди российских социал-демократов как товарищ Феномен, покинула гостеприимный морозовский особняк с полновесным чеком на пять тысяч рублей. Морозовский же экипаж отвез ее вначале к банку, а затем не домой, а к дому Осиновых на Балчуге. Там, в одной из мастерских художников, внешне неотличимый от прочих обитателей этих богемных краев, актрису и деньги уже ждал ее товарищ по партии…

(Окончание следует)

Евгений Константинов

Лодочница

Рассказ

Дмитрий Самохвалов не сразу догадался, что именно покачивается на поверхности воды. Издалека кругляки казались то ли буйками, то ли полуспущенными грязными воздушными шариками. Только когда Ольга заглушила мотор, а лодка по инерции приблизилась к ним на расстояние заброса легкой блесны-вертушки, Дмитрий сообразил, что видит протухшую рыбу.

— Судаки! Дохлые! — В сердцах он чуть не отбросил спиннинг. — Ну и паскудники же браконьеры местные! Мало того, что сети поставили, так еще и снять их не удосужились. Такую красотищу загубили, столько рыбы хорошей!

Самохвалов оглянулся на Ольгу; та лишь неопределенно пожала плечами. Он вновь невольно бросил взгляд на ее руки — не защищенные одеждой кисти и пальцы были усыпаны ранками-язвочками — и давно зажившими, и совсем свежими. На лице, однако, никаких язвочек не наблюдалось, значит, они — не следствие какой-нибудь болезни, а обычные ранки.

Она была симпатичная, хотя, на его взгляд, немного крупновата, эта лодочница-егерь, числящаяся в штате рыболовной базы, на которую Дмитрий приехал накануне вечером.