Полдень, XXI век, 2010 № 11

— Словесное оскорбление, — городовой показал пальцем вверх, — Их Величества. Одна из их девиц.

— Вот как, — пристав покачал головой с совсем опечаленным видом, впрочем, больше для виду, чем в действительности сочувствуя задержанному. — Что ж вы, молодежь, таких девиц себе заводите? Статья двести сорок шестая Уложения о наказаниях, до восьми лет каторги… Также и арест для бывших свидетелями, но не препятствовавших… впрочем, может быть смягчение, я ведь так понимаю, что сквернословившая девица была так же пьяна, как и все в вашей разудалой компании?

— Да вы что? Какая каторга? Да не было такого!

— Не было? — пристав снова полуобернулся к городовому.

— Было-с, и свидетели есть. Так и сказала — кгх-хм, — городовой кашлянул, — я вашего царя.

— Так это бабка какая-то высунулась, когда нас уже вели, говорит, это, блин, ну да, говорит — вы без царя в голове! Это бабку послали! А… а… а при чем тут царь? Вы шутите, да? А можно мне позвонить? Родителям? У меня же есть право на звонок, я знаю!

— Да-с, молодой человек, как все грустно получилось. Никак теперь не могу вас отпустить, а уж девиц-то ваших… да-с… А колокольчик я вам, конечно, могу дать, да что толку-то?..

Посмотрев еще раз на задержанного студента, пристав побарабанил пальцами по столу.

— Так что же… Родителей мы ваших известим о ваших подвигах. Об учебе в университете, пожалуй, теперь забыть придется. Нехорошая-с история!.. Что ж, препроводите его обратно, побеседуем теперь со вторым героем битвы с девицами при поленнице…

Второй герой, в отличие от первого, успел пригладить растрепанную прическу. Введенный в кабинет пристава он, впрочем, повел себя довольно странно: вытянул руки по швам куцых панталон, коротко дернул головой и попытался даже щелкнуть каблуками, однако же у его сандалий, видимо, ранее использовавшихся в театральной постановке в античном стиле, каблуков не было, и выглядело это весьма смешно.

— Извольте садиться, — пристав указал ему рукой на стул. — Что же вы нам скажете, любезный?

— Искренне раскаиваюсь, хочу послужить Его Величеству!

— Вот как? Что ж, это весьма похвально, молодой человек. Что же вы только раньше-то себя так неразумно вели? Дурная компания-с, напились, девицы эти… Да вы садитесь, садитесь. А что же вы стоите-то?

Усевшись, студент заговорил, торопясь:

— Как только к вам попал, сразу решил помочь, — он весь подался вперед. — Это же небывалый случай!

— Вот как? — пристав пожал плечами. — Да, ранее я вас в наших славных стенах не видел. Но что же это вы — пока не попали к нам — не хотели вести себя достойно? Огорчу вас: в выпивших студентах, увы, нет ничего небывалого-с. Все отличие вас от прочих — так это единственно ваш совершенно непристойный вид. Ранее студенты с желтобилетными девицами дезабилье по московским улицам не бегали-с.

— Вы не поняли, я не это хотел сказать…

— А что же?

— Можно мне на бумаге? Я все напишу. Информация особо важная.

— Особо важная? Что ж, вот вам перо и бумага, — пристав придвинул студенту письменный прибор и лист сероватой бумаги, — изложите на бумаге, я не против.

Задержанный потянулся к вставочке с пером, потом замялся…

— Что ж так? Берите, пишите… Или руки дрожат после вчерашнего-то?

— А можно мне карандашом писать?

— Карандашом? Да сколько угодно-с, — пристав открыл ящик стола, вынул карандаш и протянул его студенту. — Пишите карандашом…

Писал студент недолго, хотя и странным образом: дойдя уже до половины своего изложения, он стал исправлять и дописывать буквы в написанном ранее, потом продолжил вновь, время от времени снова вписывая то тут, то там отдельные буквы. Закончив, он старательно подписался и спросил, подняв глаза от бумаги на сидевшего перед ним пристава:

— Число какое ставить?

— Число? Сегодняшнее, какое же еще — двадцатое июня.

— А год?

— Что же вы пили-то, а? И сколько? Вы что, год позабыли-с?

— Ну, как бы… — студент замялся, — как бы забыл, да.

— Одна тысяча восемьсот девяносто девятый.

Студент шумно выдохнул, потер лоб, уставился опять на свой листок, бегая глазами по строчкам.

— Так вы число-то пишете или как?

— Да-да, конечно, — студент быстро вписал на листке бумаги дату и подвинул ее к приставу. — Вот.

Пристав близоруко поднес исписанный лист к глазам и тут же с нескрываемым раздражением бросил его на стол.

— Вы что, издеваться вздумали, а? Вы что написали? Какое «Важно, Его Величеству царю лично!»? Вы в своем уме?

Студент побледнел и сказал нерешительно:

— Это правда очень важно… я там все написал…

— Что вы написали? Что? — пристав опять начал читать, проговаривая вслух: — Так, «…хочу сообщить об особо важном…», «…строительство танков…», «…бомба особой мощности…», — и тут же привстал и, нависнув над столом, спросил, гремя голосом: — Бомбисты, господа студенты? Динамитчики? Танки, — он потыкал пальцем в листок, — что это?

— Машина боевая…

— Знаем мы ваши машинки!

— Я же наоборот, чтобы революции не было…

— Вот как? — пристав протянул к студенту два скрюченных пальца, да так, что тот отшатнулся в испуге. — Взяли окушка за жабры, так не трепыхается? Чтобы революции не было? А раньше что? Чтобы была?