Полдень, XXI век, 2011 № 04

– А кто подает сигналы?

– Не знаю. Коллективный разум. Или коллективное бессознательное, что больше похоже на правду.

– Вы хотите сказать, что коллективное бессознательное общества хочет утонуть?

– Я ничего этого не говорила, – она снова улыбнулась.

– Да-да, спасибо…

Пирошников вернулся к себе и некоторое время экспериментировал со своими виртуальными способностями. Например, прилегши на тахту, он некоторое время сосредотачивался, а потом вскакивал рывком и с неописуемой яростью выкрикивал в пространство:

– А пошло оно всё нах!

Так что котенок Николаич вздрагивал и жалобно мяукал.

Пирошников посылал сначала «все», а потом и сам дом в разные места, но тот хранил полнейшее спокойствие и не сдвинулся ни на миллиметр. Казалось, он издевается над Пирошниковым.

Приходилось снова вступать с ним в борьбу, как и сорок лет назад.

2

Внезапно назначенный антенной коллективного бессознательного, Пирошников поначалу почувствовал нечто вроде обиды. Почему бессознательного, собственно? Разве не мог он улавливать главные тенденции в коллективном разуме общества? Разве не нужны эти веяния самому дому, ведущему столь сложную интеллектуальную жизнь? Опять все отпускалось на волю волн, подчинялось случаю. Сознательность погружалась в трясину безволия, дом покорно тонул в плывуне.

Бессознательные домочадцы, смирившиеся с любым исходом событий, транслировали дому через Пирошникова о своем нежелании сопротивляться – и дом не сопротивлялся.

Нет, не просто антенна. Передатчик, подумал он.

Который не знает, что он передает.

Ну и что? Поэт тоже не знает, как он пишет стихи.

Эти возвышенно-умозрительные размышления Пирошникова были прерваны появлением Софьи Михайловны с накладными от книготорговой фирмы «Топ-книга» на поставку новых книг.

Софья Михайловна последние дни, после первой подвижки, образовала неформальный союз с отставником Залманом и все чаще позволяла себе критические замечания в адрес Пирошникова. Старый подводник часами не выходил из магазина, принес даже туда собственный стул, а Софья свой стул в магазин вернула. Приятно было смотреть, как они, сидя у книжных полок с томиками стихов в руках, читают друг другу Тютчева или Блока.

Но, вероятно, обсуждались и другие темы.

На этот раз Софья воздержалась от новых предложений об аренде, которые она выискивала в интернете, но спросила, откуда такое количество стихов молодых поэтов.

– Их ведь не покупают, Владимир Николаевич, – посетовала она.

– Ничего. Мы устроим творческий вечер, чтения молодых… У меня и девиз придуман.

– Какой же?

– «Живите в доме – и не рухнет дом». Арсений Тарковский.

В магазин «Гелиос» зачастили молодые люди с маленькими пачками собственных книг, которые Софья с недовольным видом размещала на полках. А вскоре привезли из клуба «Книги и кофе» позаимствованные там микрофон с усилителем и два мощных динамика и с ними еще пачек тридцать книг. Пирошников махнул рукой: тащите! Вечера, мол, будут традиционными.

Но человек предполагает, а Бог посмеивается.

Еще тащили добровольцы два черных динамика по длинному коридору минус третьего этажа, как снова послышался нарастающий гул, треск – и пол качнулся под ногами. На этот раз не устояло электричество, и минус третий погрузился в полную тьму. Общий крик ужаса слился в мощный хор, в основном, женских голосов, ибо произошло это рабочим днем, около трех часов, когда в боксах оставались неработающие мамаши, пенсионеры и пенсионерки, а также посетители Деметры и салона «Галатея».

Пирошников в этот миг находился во главе процессии звукотехники.

– Спокойствие! – крикнул он в темноту. – Соседи, без паники! Фонари, свечи зажигайте! Мобильники!

И сам помахал в воздухе мобильным телефоном, экран которого слабо светился. То тут, то там ему ответили такими же помахиваниями, в то время как общий гомон продолжался. Появилась первая свеча, затем вторая – и вдруг перед Пирошниковым из темноты возникла та самая мамаша Енакиева с ребенком на руках.

– Вы! Вы испортили! – срываясь на визг, выкрикнула она. – Разве можно сюда это! Не выдержала линия, вы сума сошли!

Она свободной рукой тыкала в темноту за спиною Пирошникова, где угадывались очертания двух черных динамиков.

– Да Бог с вами! Мы даже не включили. Это сотрясение почвы, – попытался оправдаться он.

– И сотрясений никаких до вас не было!

И тут, слава Богу, дали свет, обнаруживший в коридоре человек двадцать домочадцев и посетителей со свечками и фонариками в руках, теперь уже ненужными.

Все стояли, будто на отпевании, с зажженными свечками, вблизи двух маленьких черных гробиков, роль которых исполняли звуковые колонки мощностью по сто ватт каждая.

– Вот видите, – мягко проговорил Пирошников.

– Все равно! Мы жили не тужили. Зачем вам все это? – ткнула она пальцем в микрофон.

– Скоро будет вечер поэзии, – объяснил Пирошников.

– Поэ-эзии?! – не веря своим ушам, протянула мамаша. – На фига нам ваша поэзия! Вы нам жилье нормальное дайте, ребенок в подвале растет! – и она для убедительности потрясла перед Пирошниковым маленькой кудрявой девочкой, которая была на удивление безмятежна и даже весела.