Полдень, XXI век, 2011 № 06

Я сложил бумаги в портфель, защелкнул замочек, надел плащ и пошел к выходу. Уходил последним, в коридоре было тихо, сумрачно, и на лестнице, когда я спускался, промелькнула тень. Как призрак. Отсвет чего-то.

На автобусной остановке было много народа, и я пошел к метро. От конечной станции до дома долго идти пешком, но все равно приду раньше Иры. Нарежу хлеб, поставлю на плиту ужин.

Вспомнил, как мы познакомились: я бежал за автобусом, Ира вышла на проезжую часть…

Странная вещь – память. Вспоминаются иногда события такие далекие во времени… будто инкарнации. Как-то я читал фантастический рассказ о человеке, помнившем свое будущее. Помнил ли он собственную смерть?

Какие нелепые мысли лезут в голову после рабочего дня.

В метро тоже была толкотня. Я стоял, прижавшись лбом к стеклу дверей, поезд с ревом несся в темноте тоннеля, и редкие фонари прорезали мрак яркими болидами. В каждом мне почему-то виделись лица людей, которых я не помнил, но откуда-то знал. Лиля… Вова… Типлер… Кто такой Типлер?

Поезд вынырнул в слепящий неоновым светом зал станции «Нариманов», и во вспышке я почему-то увидел человека, лежавшего на высокой кровати, покрытого по шею простыней и смотревшего мне в глаза взглядом, говорившим так много, что понять было невозможно. Видение исчезло, и, прижав к боку портфель, я потопал в толпе пассажиров к выходу из метро.

На площади перед кинотеатром громко работало радио, передавали что-то о пленуме, называли фамилию Горбачева. Я спешил домой, чтобы разогреть ужин к приходу Иры. Потом вернется с занятий Женечка, и мы сядем смотреть телевизор. Не пленум, конечно. По второй московской программе покажут старый хороший фильм «Три плюс два».

Типлер… Лиля… Вот еще слово вынырнуло: «эмуляция». Наверно, подсознательно сложил эволюцию с симуляцией.

Может, все-таки сделать большую статью о невидимой массе? Рецензент в «Астрономическом журнале», конечно, зарубит, слишком ненадежная аргументация, я и сам знал. Но ведь… делай что должно, и будь что будет.

Кто я такой, чтобы рассуждать о судьбе Вселенной? Тварь дрожащая или право имею?

От этой мысли мне стало весело. Надо будет спросить у Иры, что может означать странное слово «эмуляция». Она переводчик, это слово могло ей встречаться.

А о Лиле спрашивать не стану.

ВИКТОР МАЛЬЧЕВСКИЙ

Черный квадрат

Рассказ

История живописи и все эти Врубели

перед такими квадратами – нуль!

Михаил Гершензон, русский историк культуры, философ, публицист

В мастерской было холодно. Так холодно, что разбавленные скипидаром масляные краски застывали в считанные мгновения. Осень 1915 года в Петрограде, который все еще по старой памяти величали Питером, выдалась чрезвычайно промозглой. С утра до вечера моросил мелкий дождь, временами срываясь на серый снег. Выходить на улицу не хотелось ни под каким предлогом.

Казимир Северинович отошел от холста и приложил застывшие ладони к горячему стакану с чаем. По пальцам пробежала приятная истома. Потускневший подстаканник сорвался с места, оставляя после себя на истертой поверхности кирпича угасающий влажный след. Художник отхлебнул и шумно и с удовольствием выдохнул горячий воздух.

Насладиться чаепитием в одиночестве не удалось. Провисшая на петлях дверь отворилась, издав неприятный шаркающий звук, и вместе со студеным воздухом пропустила внутрь комнаты соседского белокурого парнишку – сына прачки Агафьи. Мальчик с размаху бросил школьный портфель на подоконник и кинулся в объятия хозяина.

– Дядя Казимир! – крикнул он, хватая художника за пестрый от красок халат. – Порисуем сегодня?

Мужчина усмехнулся, глянул вниз на забавного мальчугана и взъерошил ему волосы.

– Хорошо, Вовка, порисуем.

Дверь снова шаркнула, теперь из-за нее показалась бородатая физиономия дворника. Он заприметил тщетно пытающегося скрыться в подолах халата мальчишку и сквозь нахмуренные кустистые брови устремил на того строгий взгляд.

– А ну, кыш, стервец! – гаркнул дворник и принялся качать бородой из стороны в сторону. – Ишь ты, каков! Думал, я не замечу!

– Оставь, Степан, – властным голосом парировал хозяин. – Пусть побудет. Он мне не в тягость.

Дворник замялся и нервно кашлянул.

– Ну, как хотите, воля ваша… Но все равно, пускать этих вот… – он вновь бросил злобный взгляд на Вовку… – пускать этих… шустрых… не велено.

– Ладно, иди уж, – художник улыбнулся, – застращал мальца совсем.

Дворник хмыкнул и, погрозив напоследок пацану кулачищем, исчез за дверью.

Мужчина присел на корточки и спросил:

– Ну, дружок, что будем рисовать сегодня?

Мальчик пожал плечами, прищурился и с надеждой вымолвил:

– Может, аэроплан?

– Аэроплан уже был.

– Тогда паровоз! – Но тут же у мальчика округлились глаза, и он громко выпалил: – Нет!.. Кавалерию!

– Послушай, Владимир. Все это мы уже рисовали. Давай попробуем нарисовать, м-м-м… – художник в задумчивости посмотрел вокруг. – О!!! Я хочу, чтобы ты изобразил, положим, вид из своего окна.