Полдень, XXI век, 2012 № 02

Космическая экспансия была заторможена во многом именно потому, что никто не понимал, зачем она нужна и какую пользу могла бы принести сверхдорогостоящая колония на Марсе. Как вполне резонно сказал Антон Первушин, если бы на Марсе была обнаружена жизнь – подготовка марсианских экспедиций происходила бы с куда большим энтузиазмом, но жизни на Марсе не видно.

Следовательно, размышляя о том, смогут ли биотехнологии радикально изменить человеческую природу, надо думать не только о том, до каких вершин смогут добраться наука и технология, но и о том, насколько остро стоит потребность в преобразованиях нашей телесности – и прежде всего, общественная потребность.

Так вот, эта потребность, кажется, действительно существует. Если говорить коротко, человеческая цивилизация достигла такого уровня сложности, что человек не справляется с функциями, выполнения которых ожидает от него общество. Человек перестает быть исправным винтиком общественного механизма. Так бывает в технике (например, так было в советской вычислительной технике) – когда развитие элементной базы отстает от задач и конструкции технических устройств. Сейчас конструкция нашего социума такова, что требует замены элементной базы. Человек устарел для созданного им же общества. «Человеческий материал» задерживает развитие политических и экономических институтов, делает общественные процессы менее эффективными и управляемыми, порождает «заторы» и дезорганизацию информационных потоков и тормозит развитие некоторых областей техники.

В XX веке, в период между двумя мировыми войнами, появилось эссе философа Эрнста Юнгера «Рабочий», в котором было возвещено о появлении нового человека, приспособленного к экстремальным ситуациям и войны, и новейшей тяжелой промышленности. Юнгер был известным «романтиком» войны, он был восхищен современным сражением, где сплелись жуткая мощь взрывчатых веществ и машин, – и он обратил внимание, что обстановка на современном промышленном предприятии, где гремят машины, бушует пламя, льется раскаленный металл и летят искры, очень напоминает обстановку боя. И вот образ воина (привычного – в отличие от «простого обывателя» – к сражению) и образ рабочего (в отличие от «простого обывателя», привычного к пылающей мартеновской печи) вместе породили ожидание некой антропологической реформации.

Общий тренд развития промышленности был направлен скорее на повышение комфорта труда, война и сражения так и не стали источниками антропологических норм, обожженные войной солдаты порою оказывались изгоями в собственных странах – тем не менее, Юнгер очень точно описал ситуацию, когда человеческая цивилизация делает самого человека устаревшим и неадекватным и требует появления нового субъекта, с телесностью, более отвечающей возросшим нагрузкам.

Ситуацию эту можно было бы назвать автохтонным антропологическим кризисом. Автохтонным в том смысле, что он возник без всякого падения метеорита, без всяких внешних катастроф, а просто собственное развитие человеческого вида стало вызовом, потребовавшим его видоизменения.

Но, прежде чем говорить о теле, поговорим о мозге.

Быть гражданином

Начнем с самого простого – с политики.

Теория (да порою и практика) демократии предоставляет множество способов вовлечения людей в управление. Если прибавить к ним всевозможные методы прямой демократии с использованием интернета – например те, что пропагандирует социолог Игорь Эйдман, автор книги «Интернет-революция», – то существует множество технических решений, позволяющих гражданину участвовать в управлении. Разумеется, олигархии противостоят массам, но куда важнее другая проблема: возможности, таящиеся в демократических структурах, самими людьми не используются, поскольку у людей нет интереса, нет «драйва», им мешают всевозможные моральные установки и предрассудки, у них нет времени разбираться во всех вопросах «повестки дня», они заняты другим, они хотели бы, чтобы государство работало само и не беспокоило их, они не хотят тратить нервы на то, что не касается их непосредственно, и т. п. Получается, что, как и во многих технических системах, в политических структурах человек является «самым слабым звеном». Человеческая психика мешает раскрыться потенциалу демократии. «Политическая апатия – одна из центральных проблем современности, – пишет футуролог Ричард Уотсон. – Здесь есть большая доля нашей вины. Среднестатистического избирателя в настоящее время мало интересуют крупные общенациональные проблемы. Он по уши в долгах и полностью поглощен собственными материальными проблемами»[5].