Полдень, XXI век, 2012 № 05

– Не спорь с матерью! – пресекая попытки дальнейших споров, отрезал Михаил Матвеевич. – Ты тогда еще младше Коленьки была, совсем ни хрена не помнишь. Нельзя не ездить… нельзя. А и не брать их если, что тогда? Кого бабке оставлять будем? Тебя? Маму? Или, может, Кольку ей сбросим? На кого Хугинн укажет, а?

Не решаясь спорить с отцом, Люся спрятала глаза. И все же, стараясь оставить последнее слово за собой, раздраженно бросила:

– И стоило тогда комедию ломать? Сразу бы его бабке отдали, так уже бы сто раз назад вернуться успели.

– А вдруг бы в этот раз не взяла? – отрешенно пробормотал Михаил Матвеевич. – Нельзя сразу… Не по-божески как-то.

– А держать детей в душной машине на такой жаре – это по-божески? Меня, между прочим, на турбазе заждались уже, наверное!

– Да кому ты там нужна, шалава крашеная? – по-взрослому зло съехидничал Коленька.

– Ах ты говнюк мелкий!

Люся удивленно округлила глаза и попыталась отвесить младшему брату подзатыльник, но тот проворно перехватил руку, с неожиданной силой отведя ее в сторону. Глядя прямо в глаза девушке в два раза выше и больше его самого, он предостерегающе покачал головой, и Люся, вывернув покрасневшее запястье из стальных пальцев маленького мальчика, поспешно отошла в сторону. Коленька проводил ее тяжелым взглядом, в котором еле видной искоркой мерцала победная ухмылка. Убедившись, что повторной атаки на его голову не предвидится, он вперевалочку подбежал к матери, дернул ее за руку и противно загундосил:

– Ма-а-ам, я пися-а-ать хо-чу-у-у!

– Пап, поехали уже… – согласилась Люся, потирая запястье.

– Да, Мишенька, правда, поехали домой, а?

Стоящий на краю могилы Михаил Матвеевич встрепенулся, услыхав свое имя.

– И то верно. Старую проведали, можно и домой. Давайте-ка, раньше начнем – раньше закончим… раньше дома будем.

Сбросив с себя гипнотическое оцепенение, навеянное бездонной земляной ямой, он подошел к багажнику «Волги» и вынул оттуда большую лопату с широким лезвием. Следом на свет появились две лопаты поменьше – для женщин. Последним из багажника был извлечен небольшой металлический совок на длинной ручке. Маленький Коленька очень любил чувствовать себя частью большого семейного дела.

Константин Ситников. Без передышки

Рассказ

Наказание, карающее преступника, не только справедливо в себе – в качестве справедливого оно есть вместе с тем его в себе сущая воля, наличное бытие его свободы, его право, – но есть также право, положенное в самом преступнике, т. е. в его налично сущей воле, в его поступке.

Ибо в его поступке как поступке разумного существа заключено, что он нечто всеобщее, что им устанавливается закон, который преступник в этом поступке признал для себя, под который он, следовательно, может быть подведён как под своё право.

Гегель. Философия права

1

Створки автоматических раздвижных дверей дрогнули, собираясь закрыться, и именно в этот момент – ни секундой позже, но и ни секундой раньше – Олег, делавший вид, что внимательно разглядывает рекламный плакат на стене, резко поднырнул под локоть толстяка в шляпе и, едва не сбив с ног маленькую девочку с большой куклой в руках, прыгнул в вагон. Створки захлопнулись, поезд тронулся.

Обернувшись, Олег успел заметить, как двое в штатском, расталкивая толпу, бегут к перрону. Поняв, что птичка упорхнула, они разом остановились, зло глядя вслед Олегу, один поднял руку к вставленной в ухо гарнитуре мобильного телефона, что-то сказал. В следующий миг поезд с завыванием втянулся в туннель, за окном мелькнули связки кабелей на бетонной стене, и перрон исчез из виду.

Переводя дыхание, Олег огляделся. Вагон был переполнен, люди ехали на работу или возвращались с работы, кто-то читал, кто-то спал. Справа дремал, развалившись на два места, опухший небритый тип в грязном плаще. Напротив покачивался, сунув руку в карман пальто, высокий мужчина. Из-за его спины выглядывал пухлый мальчик.

Динамик над головой ожил, приятный женский голос произнёс: «Уважаемые пассажиры, будьте взаимно вежливы, уступайте место пожилым людям, инвалидам, проявляйте терпимость…»

Электричество мигнуло и погасло, когда поезд достиг максимального разгона, голос утонул в грохоте и лязге. И вдруг совсем другой голос – бодрый мужской – возвестил: «…голосуйте за Порохова!..»

Тип в грязном плаще немедленно очнулся, открыл глаза и сказал пьяно:

– Гхрмля!